Красная лента

— Я не понимаю, чем это может помочь.

— Тогда я не буду плакать.

Наступила тишина. Я закрыл глаза и спросил:

— Сколько еще осталось?

— До того, как она покинет нас? Я не знаю, сынок. Я просто не знаю.

— А кто знает?

Он не ответил.

— Что же нам делать?

— Делать? Я не уверен, что мы можем что-то сделать. Нужно просто ждать.

— Значит, это мы и будем делать, — сказал я. — Мы будем ждать.

Воспоминания давно минувших лет, а сейчас вечер понедельника, тринадцатое ноября, и Кэтрин больше нет. Как и моей матери. Это, более чем что-либо другое, оказалось самой большой иронией моей жизни.

Занятия закончились. Я укладываю книги в портфель и стряхиваю мел с пиджака.

Я поворачиваюсь и гляжу на доску. Там — через всю доску — я написал очень известную фразу: «Несправедливость в какой-либо части мира представляет угрозу для справедливости во всем мире».[5]

Кажется, мы убили человека, который сказал это.

Что я сегодня рассказывал им? Что я вкладывал в их восприимчивые умы? Этику литературы. Обязанность автора восхвалять честность, прямоту, описывать читателю суть проблемы как можно точнее.

— Но с чьей точки зрения? — спрашивает один студент. — Ведь правда относительна. Она воспринимается каждым человеком по-своему.

— Да, — соглашаюсь я. — Правда относительна. Правда для каждого своя, она индивидуальна.

— Тогда где мы проведем границу? — продолжает он. — Где восприятие того, что один человек считает правдой, становится ложью?

Я смеюсь. Я старательно пытаюсь вести себя так же, как Джек Николсон на экране, и отвечаю:

— Правда? Вы хотите правду? Вы не сможете с ней справиться…

Раздается звонок. Все расходятся. Студент глядит на меня, стоя у двери. Я читаю в его глазах подозрение и неприязнь. Ответ на этот вопрос так и не был дан.

И я думаю: «Я был как ты, очень давно я был похож на тебя».

А потом мы нашли черту, которая отделяет правду от лжи. Мы пересекали ее столько раз, что она потускнела, а после исчезла совсем.

Возможно, самая ужасная ложь — это та, которую мы говорили во благо.

Возможно, самая ужасная ложь — это та, которую мы говорили себе.

ГЛАВА 11

Во вторник утром небо было цвета грязного бинта. Погода сулила дождь. Наташа Джойс отвезла дочку в школу и вернулась домой. Она сидела на нижней ступеньке лестницы и с отсутствующим видом держала возле уха телефонную трубку. Уже несколько минут она ждала, пока ее соединят с мэрией, и наслаждалась погодной музыкой.[6] Погодной музыкой белых людей. Хлои не будет дома несколько часов. В доме чисто, и она одна. Наташа думала о тех двух детективах, что приходили к ней. Точнее, о том, что постарше. Он был похож на мужчину, что приходил к ней вместе с Кэтрин Шеридан, которую на самом деле звали иначе. Они не были похожи физически. Просто между ними было что-то общее. Возможно, тот тоже был легавым.

— Мэм?

— Да, я здесь, — отозвалась Наташа.

— Мне очень жаль, мэм, но у нас, похоже, возникли осложнения с компьютерной системой. Вы сказали «Кинг», верно? Дэррил Эрик Кинг?

— Да, верно.