Красная лилия

Страна хищных зверей со своей драматической историей, прибежище разбойников с большой дороги. В тринадцатом веке туда бежали войска Вальдемара, разбитые Магнусом Ладулосом в битве под Хува. Долгие годы здесь пролегала Эриксгатан — церемониальная дорога будущих королей. А отдыхали они у Рамундебуда. Там сохранились руины древнего монастыря антонитов. По узким тропинкам шел Улоф Святой к переброшенным через болота и низины мостам, и здесь шведы пытались остановить Кристиана Тирана в битве под Рамундебудом, которую Густав Ваза описал такими словами: «Баня, истопленная для датчан в Тиведене, была воистину жарка».

А человеческие судьбы! Констанция, незаконная дочь Эрика XIV, жила в Боккшёхольме, к югу от Рамундебуда. До тридцатых годов нынешнего века продлился род Ваза, пока не прекратил свое существование вместе с древним стариком в крытой соломой землянке, сохранившейся до сих пор. Тут несколько горьких одиноких лет прожила Магдалена Руденшёльд. Она попала сюда из блестящего двора Густава III, где была любовницей Армфельта, осужденного на смерть после убийства короля. Когда ее помиловали, она алмазом своего кольца начертала на оконном стекле небольшой господской усадьбы: «О ты, покоящийся под белой крышкой гроба природы…»

В Тиведене был и король — трагический продукт нищеты и угнетения. В 1653 году тиведенские крестьяне подняли восстание против непомерных налогов и неурожаев, превративших их родину в «нищую Швецию», разорившую самое себя из-за добровольно взятой роли великой державы. Закрома опустели, бочки рассохлись. Толпы людей, бледных, с красными глазами, бродили по лесам в поисках корней, шелухи и коры, малопригодных для пищи. Их вожаком и самозванным королем был Улоф из Эльйосена. У него была не держава и скипетр, а «утренняя звезда»[3] — страшное оружие, называемое также «молот, забивающий гвозди». Улоф дошел до Стокгольма. Но не с триумфом вошел король Улоф во дворец, а был повешен. Его провезли через весь город, а «утреннюю звезду» с жестокой издевкой несли перед ним, пародируя королевское триумфальное шествие.

Нищета и нужда были уделом не только простого люда. Еще при жизни Улофа через Тиведен проезжал английский посол при дворе королевы Кристины. В своем дневнике он описывает священника в Рамундебуде, умолявшего перевести его оттуда, потому что его навещали «звери о двух и о четырех ногах; разбойники обкрадывали его; волки и медведи съели часть его домашнего скота, а другую часть он был вынужден продать, чтобы добыть зерна для хлеба».

Жалобы священника были обоснованны. Помимо разбойников и прочих преступников тиведенские леса опустошались волками и медведями еще и в девятнадцатом веке. Последний волк был убит в 1867 году, а последний медведь — на несколько лет раньше.

Я много прочитал всякого о Тиведене. Все это поразило меня, и мне захотелось узнать еще больше, окунувшись в темно-зеленое лесное море. В нем я никогда не был, хотя и родился неподалеку, в старом поместье в Вибю, к югу от Эребру. В детстве Эребру обеспечивал мне более естественный способ получения школьного образования, чем Аскерсунд и лесные просторы вокруг него. Вот почему на «сафари в диких местах» я возлагал большие надежды. Длительные прогулки, вернее, блуждания по лесу, книги по вечерам, отдых и покой. Может быть, рыбалка на Вэттэрне. Небольшие эксперименты на кухне…

Я расположился на камне у дорожки возле берега и стал смотреть на красные лилии. Был жаркий июньский день, необычайно жаркий для этого времени года — благодаря столь желанному высокому давлению, установившемуся над нэрковской равниной. Как обычно, я встал рано. Выпил чашечку кофе на каменных ступеньках, долго сидел и рассматривал летний луг перед одноэтажным домиком из темно-красных продольных брусьев с черными связками и железным бергслагенским крестом. Мой хозяин не заразился традиционной дачной истерией и не стал подстригать траву возле дома. Не знаю, от чего это зависит, но многие люди изматывают себя, волоча бензокосилку или вручную выщипывая траву, чтобы иметь ухоженный газон наподобие того, который бывает в городских парках, даже если их дача находится в большом лесу или на каменистом острове в шхерах, вместо того чтобы позволить летнему лугу радовать глаз и душу последовательной сменой своей растительности. Что это? Наша германская страсть к порядку преследует нас, или мы просто пытаемся заклинать природу, держать ее на расстоянии и противостоять скрытым, тайным силам?