Красная лилия

— И касается и не касается. Может, не впрямую. Это дело полиции. Но поскольку я встречался и с Густавом и с Сесилией, то… то мне было интересно.

Он смотрел на меня, уйдя в свои мысли. Наконец он кивнул и продолжил пить кофе.

— Я любил ее, — вдруг сказал он. — Не знаю, смогу ли я жить без нее. Вчера вечером ко мне приходила полиция. Задала кучу вопросов. О наших отношениях. Я рассказал все, как было. Что встретил Сесилию еще тогда, когда она училась в школе в Эребру. Я писал рецензию на театральное представление, которое поставило их литературное объединение. Что-то из Яльмара Бергмана. Ты знаешь, он ведь учился в Карро — Каролинском учебном заведении. Поэтому там они особенно интересуются им. Пьеса, кажется, называлась «Эксперимент». Сесилия играла одну из женских ролей, я брал у нее интервью. И влюбился в нее. А она в меня. Мы любили друг друга. — Тут он вновь посмотрел на меня.

«Гимназическая влюбленность? — подумал я. Молодая девушка, которой кажется, что ей будет интересно с молодым журналистом. Первая встреча молодой девушки с любовью и со всем прочим. Все ее мечты воплощаются в нем. Потом она встречает более старшего, опытного мужчину, сравнивает с Бенгтом, представляет перспективу своей жизни. Видит Бенгта таким, каков он на самом деле. Молодой, не особенно преуспевающий журналист провинциальной газеты. И Густав. Губернатор, государственный советник. Шеф ее отца. Нет, Бенгт вытащил короткую соломинку».

— Сколько времени вы знали друг друга?

— Три года. Серьезно у нас началось все, когда она сдала выпускные экзамены в гимназии. В ночь после выпускной пирушки. Мы возвращались домой на рассвете через городской парк.

Бенгт замолк, сделал глоток, посмотрел в окно.

— А все это с Густавом — ничто, — продолжил он. — Просто случайность, возникшая из-за работы. Они ведь целыми днями были вместе, и, конечно, он импонировал ей. У него ведь было все. Деньги, положение, все, что хочешь. Но как только книга была бы готова, все стало бы по-прежнему.

«Сомневаюсь, — подумал я и подлил нам кофе. — „Если огонь попадет в старые пни, гореть будет долго“. Шекспир или Библия? Нет, скорее из „Крестьянской жизни“».

— Уму непостижимо, — сказал Бенгт после паузы. — Я ничего не понимаю. Мы же собирались пожениться. — Он, казалось, почти потерял самообладание и был в отчаянии. — Когда Сесилия должна была закончить занятия в Упсале, она собиралась устроиться на работу в Эребру. Мы хотели купить дом, целую виллу. А теперь… — он всхлипнул, согнувшись на стуле.

— Как ты думаешь, кто убил Густава? — спросил я, чтобы отвлечь внимание от постигшей его трагедии.

— Все из-за дьявольской книги, — сказал он, собравшись. — Она накликала смерть на него и лишила жизни Сесилию. В одной лишь этой местности найдется с полдюжины тех, кто ликовал, когда он умер.

— Ликовали?

— Конечно. Если бы кто-нибудь запер дверь шкафа с твоим старым скелетом, то ты был бы дьявольски рад, не так ли?

— Право же, у меня нет подобного скелета.

— Возможно, у тебя и нет, но у других есть.

— У кого, например?

— Сесилия кое-что рассказывала. Не в деталях, но достаточно, чтобы я смог понять, на какой пороховой бочке сидел Густав. Интересно, понимал ли это он сам. Ей казалось, что он смотрел на свою книгу, как на игру в «дурака». Потом бы все забылось, а жизнь потекла бы как прежде.

— Но Сесилия говорила, что не верит в то, что мемуары были тому причиной.

— Чушь. Она говорила так, чтобы защитить Густава, — горько возразил он. — Так вот, если ты начнешь рыться в дерьме, то и получишь сполна.

— Например?

— Как ты думаешь, каким образом Йенс Халлинг стал миллионером? Ты видел его белый «ягуар»? Его дом? А ведь это всего лишь летняя дача. И на это хватит зарплаты после выплаты налогов в Швеции? Нет уж, чтобы иметь такую, как он, чековую книжку, нужно иметь несколько больше, чем просто зарплату в конце каждого месяца. А Андерс Фридлюнд? Осенью он может стать премьер-министром. Я видел часть секретных опросов общественного мнения, которые говорят об этом. Но ты же знаешь, как бывает у нас в Швеции. Малейший намек на то, что что-то не так, как должно, и тут же возникает «дело». А у кого есть средства на «дела» на финишной предвыборной кампании? У того, кто всю свою жизнь боролся, чтобы достичь места, которого он хотел. Так неужели он позволит, чтобы мемуары Густава поставили крест на его будущем?

— Это всего лишь пустые домыслы.

— А возьми генерала Граншерну, — продолжал он, не обращая внимания на мою ремарку. — Он служил еще во времена Веннерстрёма. И не забудь, что Густав был шефом СЭПО.

— Ну ты даешь! Граншерна мог быть замешан в шпионаже в пользу Советов? Он же самый большой консерватор в Аскерсунде и его окрестностях. Тебе самому должно быть смешно от своих рассуждений.