Красная лисица

В его голосе снова появились ледяные нотки.

— После дела Моро не сработает. Они не пойдут на переговоры.

— В таком случае дело оборачивается плохо для вас, Аррисон.

— Где были вы, когда это случилось с Моро?

— В Римском университете.

— И что же, там не было никаких газет, черт бы их побрал?

— Я знаю, что случилось.

Харрисон почувствовал, что самоконтроль покидает его и постарался преодолеть себя. Его глаза больше не были прикованы к дороге, он повернул голову к юноше. Их носы, лица, небритые щеки, — все это было почти рядом, почти нераздельно.

— Если это ваш план, то он безумен.

— Это мой план.

— Они не примут его, это ясно и ребенку.

— Они сдадутся, потому что они слабы и мягкотелы, они расслабились, ожирели от излишеств. Они не могут выиграть, им не под силу бороться с мощью пролетариата. Они не могут противостоять революции рабочих. Когда мы уничтожим систему, об этом дне будут говорить.

Боже, как его убедить? Харрисон сказал спокойно, подчеркивая важность слов интонацией:

— Они не пойдут на уступки...

Юноша закричал:

— Если они мне ее не вернут, тогда я убью вас.

Вопль загнанной в ловушку горной кошки, и по подбородку Джанкарло потекла струйка слюны.

Боже мой, это не могло быть правдой. Не могло случиться с Джеффри Харрисоном. Он должен был как–то избавиться от его злобы и ненависти.

Харрисон резко подал машину вправо, нажал на тормоз и свистнул в унисон со скрипом шины. Машина остановилась. Пистолет теперь оказался у его шеи, вплотную прижатый к вене за ухом.

— Заводи двигатель, — прошипел Джанкарло.

— Веди машину сам, — пробормотал Харрисон, вжимаясь в свое сиденье и сложив руки на груди.

— Поезжай или я застрелю тебя...

— Как тебе угодно.

— Послушай, Аррисон. Слушай, что я скажу.

Рот вплотную приблизился к его уху, словно соревнуясь с пистолетом. Дыхание было горячим и порывистым.

— В Семинаре, в городской ратуше я оставил записку. Это коммюнике «Нуклеи Армати Пролетари». Когда его найдут, то прочтут очень внимательно. Это произойдет утром, когда придут люди. Рядом с запиской твоя карточка. По ней они поймут, что я захватил тебя, а позже утром они найдут амбар. Это будет подтверждением того, что я сообщаю правду, потому что они увидят там тела. Ты мне больше не нужен, Аррисон. Ты мне больше не нужен, пока они будут считать, что ты у меня. Я говорю ясно?

Так почему же он этого не делает, недоумевал Харрисон. Он, что, совсем лишен принципов и сострадания? Харрисон решил не спрашивать. Пистолет сильнее прижался к его коже, и сопротивление стало ослабевать. Ты ведь не поддашься запугиванию, Джеффри? Харрисон двинул рычаг передач, повернул ключ зажигания, и машина тронулась.

Позже они поговорят, поговорят, но не сейчас. Пройдет много минут, прежде чем они поговорят снова.

В том месте, где залегли карабинеры, поблизости от двухэтажной виллы Антони Маззотти они без труда могли подслушать рассказ женщины хозяину дома. Она была в состоянии, близком к истерике, и говорила, заикаясь. Разговор происходил прямо у входной двери. На ней было платье из хлопчатобумажной ткани, на плечах шерстяной платок, на ногах резиновые сапоги — все это она, по-видимому, набросила в спешке. Человек, с которым она говорила, был в пижамных брюках, поверх был надет халат. Наступила короткая пауза, во время которой Маззотти исчез в доме, оставив женщину одну. Лицо ее было на свету, так что карабинеры, хорошо знавшие население в округе, могли ее узнать. Когда Маззотти снова появился у двери, он уже был одет и нес двухствольный дробовик.

Пока они быстро шли вниз по дороге и по лесной тропинке, женщина крепко держалась за руку Маззотти, и значительную часть своего рассказа шептала ему в ухо, что помешало им услышать шаги людей, одетых в камуфлированные формы. Она услышала выстрелы в амбаре, а она знала, что ее муж должен был там дежурить ночью, знала, что он оставался в амбаре по поручению сеньора Маззотти. О том, что она там увидела, она говорить не могла, но от ее воя проснулись деревенские собаки.

Маззотти не делал попытки заставить ее замолчать, — чудовищность того, что она рассказала, потрясла и ошеломила его.

Когда карабинеры вошли в амбар, женщина бросилась ничком на тело мужа, ее руки ласкали его чудовищно обезображенную голову, она прижималась лицом к отверстию на виске величиной с монету. Маззотти, ослепленный светом фонарей, уронил дробовик на земляной пол. В затхлую комнату принесли еще фонари и нашли второе тело, лицо убитого было искажено изумлением и ужасом.

Дежурных оставили в амбаре до рассвета, а капитан поспешил со своими узниками к джипу.

Через несколько минут после прибытия в казармы Пальми, офицер позвонил в Рим, узнал номер домашнего телефона Джузеппе Карбони от несговорчивого ночного дежурного и поговорил с полицейским.

Карбони дважды задал один вопрос и дважды получил убийственный ответ.

— Там была цепь, свешивавшаяся с потолочной балки, а на ней часть разбитых наручников. Это было место, где они, должно быть, держали англичанина, но, когда мы пришли, его там не было.

* * *