Красная луна

Чейз никак не может привыкнуть. После победы на выборах прошло уже полгода, а он до сих пор, услышав «губернатор Уильямс», каждый раз едва сдерживается, чтобы не обернуться: не стоит ли сзади какой-нибудь выпускник Йеля благородных кровей; может, это к нему обращаются, а совсем не к Чейзу? Ему нравится считать себя простым деревенским парнем. Именно поэтому его и избрали. «Человек из народа» — так его называют сторонники.

Он еще носит ковбойские сапоги и джинсы «Вранглер», но теперь все чаще вместе с ними надевает пиджак от Кельвина Кляйна. Он еще не избавился от простонародного выговора, но теперь в основном выступает на пресс-конференциях или публичных мероприятиях. Чейз уже сто лет не чистил стойла, не прокладывал трубопровод, не чинил изгородь и ни во что не стрелял, разве только в бумажную мишень. От Сейлема очень далеко до того ранчо в восточном Орегоне, где он вырос. До тех трехсот акров люцерны, до стада в шесть тысяч голов.

Ох, как далеко! Сейчас Чейз сидит на полу, скрестив ноги. Перед ним на соломенном мате лежит прехорошенькая японочка, чье обнаженное тело покрывают чайные листочки с разнообразными суши. Он ест с нее, как с тарелки, громко стуча палочками. Девушка едва дышит и не двигается, даже когда Уильямс, проведя по ее ключице, подцепляет лежащие в ямочке у основания шеи гункан-суши — обернутую водорослями икру морского ежа — и жадно их заглатывает.

Ресторан называется «Чайный домик Кадзуми» и располагается на юго-востоке Сейлема, возле Ланкастер-драйв. Это всего в двадцати минутах езды от здания правительства. Чейз частенько здесь обедает и ужинает. Зал мягко освещают свечи и бумажные фонарики, на стенах через равные промежутки висят свитки с японскими иероглифами, а между ними стоят горшки с бамбуком. В центре темнеет прямоугольный пруд с лилиями, вокруг расселись мужчины. Перед каждым вместо подноса — женщина. Гости берут палочками суши, медленно обнажая красавиц.

— Губернатор Уильямс?

— Да?

Позади согнулась в поклоне официантка в черном кимоно, расшитом по краю розовыми цветами. В руках у нее поднос с керамической бутылью и пивным бокалом. Официантка наливает саке в бокал с пивом и протягивает его Чейзу. Тот делает большой глоток и причмокивает.

— Замечательно. Просто замечательно. Спасибо.

На ярко освещенной круглой сцене опускается на колени пожилая седая японка в синем кимоно. Перед ней — кото, вырезанное в форме изогнувшегося дракона. Она ударяет по тринадцати струнам, натянутым на колки из слоновой кости, и комнату заполняет дрожащий звук.

Старуха смотрит на Чейза, и на мгновение их взгляды скрещиваются. По черным щелочкам ее глаз ничего не понять: кажется, что они поглощают свет. Уильямсу мерещится в них немое осуждение, неодобрение, точно как у одной из его бывших жен или у Августа, главы предвыборного штаба. Август настоятельно просит его не ходить в «Чайный домик Кадзуми».

Журналисты обожают печатать подобные снимки: Чейз выходит из стрип-клуба; Чейз, сидя в спортивном зале на баскетбольном турнире, кричит на судью и швыряется попкорном; Чейз мчится на катере по реке Колумбия в обнимку с двумя девицами — красотки вдвое его моложе и щеголяют в звездно-полосатых бикини. Ну и пусть себе печатают, если хотят. Чейзу плевать.

Но Августу не плевать. У Августа голова как у буйвола, а изъясняется он высокопарными фразами. Постоянно молит его (да, так и говорит: «Молю тебя!») подумать о дальнейшей карьере, о следующих выборах. Вечно сокрушается: дескать, подобным поведением Чейз льет воду на мельницу своих конкурентов. Но следующие выборы еще так нескоро. И потом, он же независимый кандидат. Да, независимый. Между прочим, именно за это его и избрали. Так что спасибо большое за заботу, но беспокоиться совершенно не стоит.

— Лучше пусть все будет на виду, — объясняет он Августу. — Я, в отличие от остальных мошенников, не прячу свое грязное белье. И людям это нравится. Потому что у меня белье вовсе не такое грязное, как у других. И никто не сможет застукать меня в тот момент, когда я беру взятку или изменяю жене.

— Потому что у тебя нет жены.

— Вот именно. Я же независимый, и этим все сказано.

Чейз открыл для себя японскую кухню не так давно — всего несколько лет назад. Он еще не очень ловко справляется, но если сосредоточиться — палочки уже не дрожат у него в руках. Уильямс запихивает в рот темаки, гункан и норимаки, наслаждаясь не только необычной на вид и вкус едой, но и присутствием прекрасной обнаженной женщины. У нее такая чистая и гладкая кожа, и до чего же странно выглядят на ее фоне его собственные руки — загрубевшие, коричневые от загара, покрытые вьющимися черными волосками.

— А ты красотка, — говорит он, разжевывая очередной ролл.

Старуха-японка играет, и посетители, кажется, двигаются в такт медленной ритмичной музыке, синхронно поднимают палочки и чайные чашки. Словно музыкантша умело дергает за привязанные к ним длинные красные струны.