Красная мантия

Я стоял в саду, потрясенный мыслью, которая только что родилась в моем мозгу, как вдруг услышал ее шаги и, обернувшись, увидел ее перед собою.

Ее лицо напоминало апрель, улыбка сияла сквозь слезы. Ее фигура отчетливо выделялась на фоне желтых подсолнечников, и в эту минуту я был особенно поражен ее красотой.

– А я вас ищу, мосье де Барт, – сказала она, слегка покраснев, быть может, потому, что мое лицо явственно отразило восхищение. – Я должна поблагодарить вас. Вы не дрались и все-таки победили. Моя служанка только что явилась ко мне и сообщила, что они уходят отсюда.

– Уходят? – повторил я. – Да, мадемуазель, они покидают ваш дом.

Сдержанный тон, которым я произнес эти слова, удивил ее.

– Какое волшебное средство употребили вы? – спросила она почти веселым тоном: удивительно было, какую перемену произвела в ней надежда. – Кроме того, мне интересно знать, каким образом вы избежали дуэли?

– После того, как подвергнулся оскорблению? – с горечью спросил я.

– Мосье, я не говорю этого, – с укоризной возразила она.

Ее лицо затуманилось. Я понимал, что это соображение, до сих пор, может быть, действительно не приходившее ей в голову, еще усилило ее недоумение.

Я сразу решился.

– Вы слышали когда-нибудь, мадемуазель, – внушительно спросил я, ощипывая засохшие листья с кустика, подле которого стоял, – о человеке по фамилии де Беро? Он, кажется, известен в Париже под прозванием «Черной Смерти».

– О дуэлянте? – переспросила она, с изумлением глядя на меня. – Да, я слышала о нем. Два года тому назад он убил в Нанси одного из наших молодых дворян. Ужасная история, – прибавила она, содрогаясь, – ужасный человек! Да хранит Бог наших друзей от встречи с ним!

– Аминь, – спокойно сказал я, но, несмотря на все усилия, не мог выдержать ее взгляда.

– Ну, так что же? – спросила она, встревоженная моим молчанием. Почему вы заговорили о нем?

– Потому что он теперь здесь, мадемуазель.

– Здесь! – воскликнула она. – В Кошфоре?

– Да, мадемуазель, – мой голос был тверд. – Это я!

Глава 10. Клон

– Вы! – воскликнула она голосом, который точно ножом полоснул мне по сердцу. – Вы, господин де Беро? Это невозможно!

Искоса взглянув на нее, я не мог прямо смотреть ей в лицо, но увидел, что кровь отхлынула от ее щек.

– Да, мадемуазель, – тихо ответил я. – Де Барт – фамилия моей матери. Явившись сюда, чужой для всех, я принял эту фамилию для того, чтобы меня никто не узнал, для того, чтобы ни одна женщина не боялась разговаривать со мною. Я… но для чего докучать вам всем этим? – прибавил я, возмущенный ее молчанием, ее отвернутым от меня лицом. – Вы спросили меня, мадемуазель, как мог я подвергнуться оскорблению и не смыть его кровью. Я дал вам ответ. Это привилегия Жиля де Беро.

– В таком случае, – ответила она почти шепотом, – будь я на вашем месте, я воспользовалась бы этим, чтобы уже никогда более не драться.

– Тогда я потерял бы всех своих друзей, и мужчин, и женщин, – холодно ответил я. – Надо следовать правилу монсеньора кардинала: управляй при помощи страха.

Она содрогнулась, и на мгновение воцарилось неловкое молчание. Тень от солнечных часов разделяла нас; в саду было тихо, и только время от времени с дерева падал лист. С каждой секундой, в которую длилось это молчание, я чувствовал, что бездна, разделяющая нас, разрастается, и во мне зрело твердое решение. Я смеялся над ее прошлым, которое было так не похоже на мое; я смеялся над собственным прошлым и называл его судьбой. Я уже собирался отвернутся от нее с поклоном, затаив в груди целый вулкан, как вдруг мадемуазель заговорила.

– Вот осталась последняя роза, – сказала она с легким дрожанием в голосе. – Я не могу достать ее. Не будете ли вы любезны сорвать ее для меня, мосье де Беро?

Я повиновался, рука моя дрожала, лицо мое горело. Она взяла розу из моих рук и приколола ее у себя на груди. Я видел, что ее рука тоже дрожала при этом, и на щеках выступили темно-красные пятна.

Не говоря более ни слова, она повернулась и пошла к дому, но через несколько мгновений опять остановилась и сказала тихим голосом:

– Я не хочу быть к вам несправедливой во второй раз. И, наконец, какое я имею право судить вас? Час тому назад я сама охотно убила бы этого человека.

– Вы раскаялись, мадемуазель, – хриплым голосом сказал я, удивляясь, как я мог это произнести.

– А вы никогда не раскаиваетесь? – спросила она.

– Нет, раскаиваюсь, но слишком поздно, мадемуазель.

– Я думаю, что раскаяться никогда не бывает слишком поздно, – тихо ответила она.

– Увы, когда человек уже мертв…

– У человека можно отнять не только жизнь, – запальчиво возразила она, поднимая руку. – Разве вы ни разу не отнимали у мужчины… или женщины… честь? Разве вам никогда не случалось сделать несчастным юношу или девушку? Разве… но вы говорите об убийстве? Слушайте. Вы – католик, а я гугенотка и читала книги. «Не убивай» – сказано. Но «кто соблазнит одного из малых сих, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его в глубине морской».

– Мадемуазель, вы еще милостивы, – пробормотал я.