Красная надпись на белой стене

Короче говоря, суждения на сей предмет весьма многообразны и удовлетворят любой вкус. Это обстоятельство дает надежду всякому, от эгоиста до альтруиста, найти для себя научные основания для благоприятной самооценки.

Мы с вами, дорогие читатели, не будем соблазняться попытками решить проблему. Вспомним слова поэта: “Мы не знаем, кто тут прав, — пусть другие то решают…” Давайте-ка лучше воспользуемся отмеченным многообразием конкретных примеров и постараемся применить их к сравнительному анализу умонастроений и намерений наших героев — ведь и дяде, и племяннику не чужды себялюбивые порывы.

Если говорить об Акиве, то, как может показаться, им руководят только две вещи — любовь к мамоне и тщеславие. Сие верно в том смысле, что эти стимулы сильны в нем и рулят его умом и сердцем. Но ошибочно полагать, будто бы ниппурский дознаватель не имеет никаких иных побуждений и равнодушен к благу единоверцев. Он вовсе не глух к голосу крови и слышит его, хоть и не столь явственно, как голос золота, но, главное, слышит! К сожалению, до наших современников не дошли сведения о том, в каком направлении действовали на Акиву взгляды его супруги.

Приняв на себя долю в раскрытии причин гибели вавилонского царя, Акива не упускал из виду ту пользу, которую может принести его единоплеменникам установление истины. Он пребывал в уверенности, что, продемонстрировав властям сколь ценен для них один иудей, он тем самым побудит высшие круги и простонародье Вавилонии возлюбить весь иудейский народ. Жизнь показала, был ли Акива прав — то ли целиком, то ли хотя бы отчасти. Или же он крепко заблуждался в своих философических расчетах. Хотя, как говорят, лучше заблуждаться, чем испытать обидное разочарование.

Что касается Даниэля, то сей муж давно миновал возраст, когда сердцу требуется быстрый успех. В бытность сыщиком он изрядно насладился громкими похвалами и щедрыми гонорарами. Блестящий дознаватель, возмужавший Даниэль начал томиться суетной славой. Душа рвалась к новизне. Но кое-что осталось неизменным в светлой голове служителя правосудия: по-прежнему проницательный и неуемный мозг требовал сложных задач и ярких решений.

Став пророком, Даниэль последовательно и упорно трудился над выковыванием репутации мудреца. Он более не прельщался выгодами быстрого, но суетного успеха. Касательно новых воззрений, заметно было, что честолюбие Даниэля ушло с переднего плана и переместилось в область фона, впрочем, не совершенно тусклого. Появилось здоровое равнодушие к достатку. “Не скорая прижизненная слава, но вечная благодарность потомков-единоверцев нужна мне!” — твердил он сам себе.

Даниэль ухватился за предложение Дария расследовать загадочные обстоятельства смерти Валтасара. “Раскрыв тайну, я представлю вавилонского царя гонителем моего народа и осквернителем наших святынь. Тем самым я внесу неоценимый вклад в воспитание моего племени, всеми и всюду теснимого!” — строил планы Даниэль.

Двух целей желал достичь Даниэль: быть полезным единоверцам и выложить фундамент для будущего монумента своей славы. Которая из этих двух целей ведущая, а которая ведомая — вопрос не вполне ясный, пожалуй, дискуссионный.

* * *

В день аудиенции у вавилонского правителя, Акива остановил свою роскошную карету напротив крыльца дома Даниэля. Богатый ниппурский детектив намеревался взять с собою менее состоятельного вавилонского пророка и вместе с ним явиться во дворец.

— Я всю ночь обдумывал предстоящий разговор с Дарием, — сообщил Даниэль, занимая сиденье рядом с Акивой.

— А я, признаться, испытываю нетерпение поскорее увидать царские хоромы, — заметил в ответ Акива.

— Племянник, неужели ты не чувствуешь волнения перед встречей с владыкой великой страны Вавилонии?

— По правде говоря, дядюшка, я ничуть не тревожусь. Ведь Дарий зовет нас, и этим все сказано. Абсолютно ясно, что наши выдающиеся таланты позарез нужны правителю, стало быть, нам не о чем волноваться!

— Ах, молодость — сколько силы и уверенности в ней! — с некоторым оттенком зависти вздохнул Даниэль.

— О нашем визите осведомлены. Гляди, привратник вышел нам на встречу, отворяет городские ворота, низко кланяется!

— Приветливый охранник — хорошая примета при въезде в державную столицу. Уж поверь мне, племянник, я бывал здесь много раз.

— Верю. Мы, кажется, у цели.

* * *

— Мир вам, умнейшие из иудеев! — промолвил Дарий, восседавший на высоком парадном стуле, однако, не на троне.

— Мир тебе, всесильный владыка Востока! — ответил Даниэль, поклонившись ниже, чем он кланялся Валтасару.

— Мир тебе, всесильный владыка Востока! — повторил племянник вслед за дядей, восторженно оглядывая пышное великолепие тронного зала.

— Я вижу, почтенный Даниэль, твоему молодому родственнику нравится у меня! — ухмыльнулся Дарий, — представь мне своего кровника.

— Это — Акива, сын моего покойного брата, — промолвил Даниэль и легонько подтолкнул племянника в спину, чтобы тот поклонился.