Красная Нить

Все молчали. Месяц назад на собрании Иван Зорин, работавший всю жизнь сам на себя, задал вопрос:

– Я гнул спину и день и ночь всю свою жизнь, работал до крови из-под ногтей, чужого не брал. И вот сейчас я должен объединиться с теми, у кого ничего нет, и отдать все нажитое в колхоз. Я должен кормить тех лодырей и лентяев, которые побежали ваш колхоз организовывать?

Ивана первым в деревне признали кулаком, яростным противником советского правительства. Он первый вместе со всей семьей и детьми был отправлен на телеге с одним мешком пожитков и небольшим запасом зерна в неизвестном направлении. Это подкосило, оглушило всю деревню. Мужики ходили к председателю, поручались за Зорина, что-то объясняли, просили. Провожали всей деревней сквозь плач женщин и молчаливое оцепенение мужчин. Скот и инвентарь Ивана записали в колхоз, а все остальное имущество Зориных распродавалось за гроши: сундуки, прялки, иконы. Никто из сельчан тогда ничего не купил, было совестно, разобрали приехавшие из соседних деревень.

В этот раз на собрании вопросы никто не задавал. На призыв вступить в колхоз никто не откликнулся. Председатель распустил собрание только ближе к ночи, после еще нескольких речей.

Мать с отцом вернулись уже за полночь и продолжали разговор громким шепотом:

– Степан говорил, что в Петровке уже перешли на угрозы. Скоро и у нас то же самое будет. Задушат всех.

– Может, лучше по-хорошему вступить? Ты ж видел, как они все забрали, начисто обобрали Зориных и самих их увезли. И где они все теперь, живы ли они вообще?

– Всех не увезут. Будем до последнего держаться, они нас не посмеют тронуть. Все знают, что мы свою жизнь положили на эту землю, честным трудом зарабатываем. Не посмеют ничего забрать у нас через силу.

Ни отец, ни мать в ту ночь так и не заснули. На следующий день никто про колхозы не говорил. Эту тему уже изговорили со всех сторон, что сил уже не было слушать очередные слухи или домыслы.

С самого утра прошла новость, что из города вновь идет отряд на хлебозаготовки. Мама, как всегда, сказала Зинке и зачем-то ее брату, который не говорил еще ни слова, чтобы они и рта не раскрывали, когда к ним придут.

Весь день сельчане работали в напряженном ожидании. Только слышно, как Михайло ходит между домами и смотрит, не прячут ли соседи зерно. То, что Михайло доносит на соседей, поняли еще в прошлом году по весне. Он узнал, где Ильины хранят зерно, и на следующий день забрали все укрытые «излишки» хлеба, а заодно картошки, капусты, оставив только шелуху и редьку. Никакие мольбы Ильина о семерых детях, которых нечем будет кормить, ни плач его жены – ничего не помогло, забрали все. Соседи все по очереди подкармливали до следующего урожая. Когда Михайло понадобилось починить сапоги, ему сосед, мастер на все руки, подложил туда канифоль. И теперь скрип сапога разносился по всей деревне, предупреждая о его приближении.

Зинка уже запомнила, что «хлебозаготовка» – это когда вилами тычут в сено, вспарывают подушки и все переворачивают в подвале, а мать с отцом молча наблюдают. Она не понимала, почему ее отца толкали, бранили и замахивались. А он молча стоял. Зинка с маленьким Ваней обычно сидели в углу, тоже молчали и ждали, когда все закончится. Ванька ни разу не плакал, как будто и правда понимал мать, которая бросала на них строгие и напряженные взгляды.

Это было за полдень, когда Зинка услышала странный громкий звук. «Стреляют, черти», – выдохнула мать и выбежала во двор. Зинка еще ни разу не видела, как стреляют, и стремглав босоногая рванула за матерью.

В доме напротив жили Нюрка, ее муж Степан и четверо детей. Выскочив на улицу, Зинка успела увидеть, что все они стоят вдоль стены своего дома. Мать загнала Зинку в дом, и она уже не видела, что происходило. Один из отрядовцев стоял со скучающим видом и ждал. А другой, направляя ружье на Степана, кричал: «Говори, где прячешь! Всех перебью к чертовой матери». Степан молча смотрел в землю. Нюрка плакала и причитала: «В прошлый раз все забрали ведь. Ничего не осталось. Мы детей одной картошкой кормим, хлеба нет». Отрядовец опять выстрелил выше головы: «Говори мне, где твое зерно, я сейчас всех угроблю: и тебя, и твое кулацкое отродье». Степан глухо ответил: «Нет ничего, хоть стреляй, хоть не стреляй. Все вынесли в прошлый раз. Одна свекла с картошкой осталась, а зерна нет».

Февраль был холодный, снег и мороз еще и не думали отступать. Двое с ружьями оставили всю семью на улице в одних рубахах и медленно пошли обыскивать дом и сарай. Мать сразу же забрала Нюрку и детей в дом, Степан отказался идти и остался ждать на морозе. Отрядовцы медленно и лениво обыскивали все углы, сундуки, проверили погреб, чердак, свинарник и, не найдя ничего, отправились в следующий дом.

Они сначала проходили по одной стороне улицы и потом двигались в обратном направлении по другой стороне. Уже ближе к вечеру они подошли к дому, где жила Зинка. Теперь их было трое. Судя по запаху, который ворвался вместе с отрядовцами, они уже изрядно выпили.