Красная ниточка

— На чёрта нам эго ружьё? — сказал Васятка. — Только всю дичь распугаешь. Пусть он сам из него пуляет.

— Да я бы и даром его не взял! — подхватил Коля.

Они ещё долго сидели на бревне, следили за стаями птиц

и печально вздыхали, мечтая о хрусталёвском ружье.

СУХАЯ ОХОТА

После обеда Коля сел было за уроки, но под окном залаял дворовый пёс Султан. Коля сердито постучал в окно. Султан повернул голову и, виляя хвостом, продолжал лаять с таким видом, будто хотел сказать: «Разве не видишь, что творится на селе?» Султану вторили Васяткина звонкоголосая Пальма и, видно, застудивший горло председательский Разгуляй. Коля вышел на крыльцо, прислушался. Лаяли все собаки на селе. Что-то произошло.

На несколько секунд собачий хор затих, и Коля ясно услышал плачущий голос Робинзона. Всё стало ясно! Хрусталёв собирается на вечернюю зорьку и посадил Робинзона под замок.

Когда Робинзон попадал в заточение и подавал свой голос, все собаки на селе выражали ему своё горячее сочувствие. Видно, в эти минуты они забывали обиды, нанесённые Робинзоном, и с жаром поддерживали попавшего в несчастье собрата.

Коля крикнул на Султана. Султан замолчал, виновато помахал хвостом и убежал со двора. Через минуту его зычный голос доносился уже с огорода.

Дома было тоскливо. Под окнами теперь ходила Королева — пёстрая курица и нудно квохтала, в соседней комнате однотонно стучала швейная машинка и слышался дребезжащий бабушкин голосок. Она пела знакомую, старую-престарую песенку про белы снеги.

— Бабушка! — не выдержал Коля.

Голос и стук машинки за стеной умолкли.

— Что тебе?

— Ведь весна уже!

— Не слепая… Хорошая песня всегда в пору.

Застучала швейная машинка, и она снова затянула про белы снеги. Коля натаскал в кадку воды из колодца, залез на сеновал, сбросил корове сено в ясли и снова сел за столик, у окна. Хотя Королева куда-то ушла, а бабушка теперь пела «Шумел-горел пожар московский», у него не хватало сил приняться за уроки. Собачьи голоса напоминали ему о гусиных стаях, о зейском просторе. Коля почувствовал себя обиженным, одиноким и совсем несчастным человеком.

Всё же он раскрыл было грамматику, но в окно постучал Васятка. Он подморгнул и кивнул головой.

Коля открыл окно и перемахнул через подоконник:

— Ты что?

— Ничего…

— Не учится?

— Задачи уже решил.

— Как это у тебя получается? — вздохнул Коля.

— Проще пареной репы. Сажусь, затыкаю уши, и всё…

— Ну и помогает?

— Не всегда.

— Надо попробовать… Ваши в поле?

— Ага. Ваши тоже?

Коля кивнул.

— Может, пойдём?

— С чем, с палками?

— Нет, так, всухую. Слышал, Робинзон воет?

— Ну и что?

— Как — что? Может, подранка добудем.

Коля просиял:

— Верно! Хрусталёв в утиную тучу бабахнет, они так и посыплются.

— Ещё бы!

— Идём!

— Ну вот, «идём, идём»… А русский кто за меня выучит?

— Завтра нас не спросят.

— Тебе хорошо, не попадает, наверное, а у моего бати солдатский ремень из слоновой кожи.

— Ну уж и слоновой! Вот у моего бати ремень так ремень!

Поспорив довольно вяло, у кого толще ремень, они разошлись, договорившись встретиться в семь часов.

Тем же путем — через окно — Коля вернулся к своему столу и принялся за грамматику…

Васятка зашёл около семи часов. Они прошли с ним через огород с прошлогодними оплывшими грядками, пересекли выгон и очутились у берёзовой рощи. На её опушке стояла высокая сосна. Васятка с Колей залезли на самую вершину дерева. Отсюда на многие километры вокруг открывались пойменные луга со множеством больших и малых озёр.

Солнце повисло над вершинами далёких холмов. С каждой минутой оно наливалось, краснело. Стаи птиц тревожно носились над Зеей. На выгоне показался Хрусталёв с ружьём под мышкой. Его тень мелькнула возле сосны и скачками помчалась к песчаному озеру. Над вершиной сосны пролетала стая чирков. Коля свистнул, и чирки взмыли в высоту.

— Курс на Хрусталёва! — кивнул Коля и ловко скатился с дерева на землю.

Мальчики стали красться за кузнецом, перебегая от одного куста орешника к другому. Вскоре пошли высокие кочки, похожие на головы, стриженные под бобрик. Кузнец прошёл меж кочек метров двести и скрылся в них, будто провалился.

— Ложись! — прошептал Васятка. — Ничего, что вода, высохнем.

— Холодная — жуть! — процедил сквозь зубы Коля, становясь на четвереньки.

— Это разве холод! — Васятка храбро шлёпнулся животом в траву и пополз, разбрызгивая ногами ледяную воду.

Впереди слышались странные звуки, и непонятно было: кузнец так тяжело, со всхлипом, дышит пли это урчит болото.

Совсем близко закрякал селезень. Над головой со свистом опускались утки и где-то рядом плюхались в воду.

Донёсся слабый треск. Васятка с Колей плотней прижались к земле: Хрусталёв взводил курки.

Со звоном щёлкнул курок, другой.

— Осечка! — выдохнул Васятка.

По воде захлопали крылья: утки «разбегались» для взлёта.

Хрусталёв, чертыхаясь, возился с курками.