Красная пелена

Шли недели, и я постепенно постигал науку самостоятельности. Я уже гораздо увереннее передвигался по улицам и в метро. Я успешно овладевал чтением и письмом по Брайлю, что также доставляло мне искреннее удовольствие – я уже мог прочитать целую книгу.

Я записался в библиотеку при ассоциации незрячих. Просматривая напечатанный шрифтом Брайля каталог, я наткнулся на две книги: «Постороннего» Камю и «Письмо о слепых» Дидро.

Прежде я ничего не слышал ни о той ни о другой и выбрал их благодаря тематике: в первой говорилось об Алжире, во второй – о слепых.

Я прочитал «Постороннего» дважды. Кое-что в этом романе меня смущало.

Мать и дедушка с бабушкой рассказывали мне о жизни в период французской колонизации. Французы не считали их за людей, называя «туземцами». В устах европейцев это значит примерно то же, что «дикий зверь». Они были лишены тех прав, которыми были наделены алжирцы европейского происхождения; откровенно говоря, они были лишены каких бы то ни было прав. Но у Камю европеец, убивший «туземца», идет под суд, и его приговаривают к смертной казни. Невероятно! Я решил, что «Посторонний» – превосходно написанная книга, но рассказанная в ней история не имеет никакого отношения к реальной действительности.

Минуло несколько дней. На уроке французского в учебном центре наша преподавательница, молодая женщина с приятным теплым голосом, задала нам, десятку учеников, вопрос о том, что мы сейчас читаем. Мне мгновенно пришел на память «Посторонний» Камю. Когда пришла моя очередь отвечать, я не удержался и задал ей вопрос о достоверности рассказанной писателем истории. В классе повисла тишина. Мои товарищи напрягали слух, чтобы не пропустить ни слова из ее ответа.

Когда она заговорила, ее голос звучал значительно и серьезно:

– Я думаю, что Камю стремился пробудить в французах метрополии совесть, показать им, в каких условиях живет коренное население Алжира, где в то время царил настоящий апартеид. Его роман стал своего рода провокацией и, возможно, оказал влияние на изменение менталитета французов. Не забывайте, что Камю был близок к коммунистам и поддерживал тесные связи с алжирцами арабского происхождения. И действительно, эта книга произвела революцию в умах. Жители метрополии пересмотрели свои убеждения, а алжирские французы восприняли ее крайне враждебно.

Еще один вопрос не давал мне покоя:

– Скажите, пожалуйста, разве так бывает, чтобы одна-единственная книга перевернула сознание целого общества?

– Такова сила печатного слова. На протяжении веков книги способствовали распространению новых идей, меняли поведение людей, вызывали революции и так далее. Книги свергли не одного диктатора! Я очень люблю книги, и я бы сказала, что благодаря книгам человек становится человеком.

Я не все понял из ее объяснения, но ее ответ мне понравился.

А еще несколько дней спустя я узнал, что она тоже незрячая.

Я уже три месяца посещал ее занятия, но ни разу даже не заподозрил, что она не видит, – настолько уверенно она держалась, настолько свободно перемещалась по классу, настолько интересно вела уроки.

Но вот однажды к нам в класс заглянула секретарь центра, которая принесла нашей преподавательнице какую-то бумагу, и с удивлением спросила, почему мы не зажигаем света и сидим в темноте.

– Мы тут все слепые, – со смехом ответила преподавательница, – так зачем зря жечь электричество?

Я понемногу приспосабливался к жизни в общежитии и временами даже находил в ней приятные стороны.

Знакомство со зрячими обитателями общежития и местными жителями позволило мне довольно скоро завести множество друзей и подруг – впрочем, я всегда отличался общительностью, а теперь меня особенно сильно тянуло к людям. Я старался вести себя вежливо, но не заискивающе, и окружающие, насколько я мог это заметить по случайным встречам на улице или в лифте, начали относиться ко мне уважительно.

От природы я человек жизнерадостный, но, ослепнув, стал бояться чужого сочувствия. Я слишком близко столкнулся с ним в больнице, где на меня смотрели как на существо второго сорта. И вот наконец-то у меня появилось ощущение, что я общаюсь с людьми на равных.

Однажды вечером я сидел в столовой за ужином с товарищами – и слепыми, и зрячими, – когда к нам подошла незнакомая девушка. Она представилась сотрудницей общежития и предложила организовать вечера чтения, во время которых зрячие стали бы читать вслух незрячим.

Меня потряс ее грудной голос. И вообще, она держалась так приветливо, что все мои слепые товарищи с восторгом приняли ее предложение.

На следующий день, в семь часов вечера, мы собрались в кабинете заместителя директора, служившем одновременно читальней. Девушка выбрала для нас автобиографический роман молодого бельгийского писателя.

Она начала читать, но я не мог сосредоточиться на содержании романа, совершенно загипнотизированный мелодичностью ее голоса. Тембр, интонации – все в нем звучало тихой музыкой, наполнявшей меня ощущением счастья.

Закончив чтение, она попросила нас высказаться.