Красная пирамида

– Я… мне пора, – сказал он, поправил свою шляпу и тяжело поплелся прочь по улице.

Отец некоторое время глядел на его удаляющуюся спину, одной рукой прижимая к себе Сейди, а другую запустив в свою рабочую сумку, свисающую у него с плеча. И только когда Амос скрылся за углом, папа наконец расслабился: вынул руку из сумки и улыбнулся Сейди.

– Ну здравствуй, моя сладкая.

Сейди тут же оттолкнула его и сложила руки на груди.

– Ах, теперь, значит, твоя сладкая? Ты опоздал! Время посещения уже почти закончилось! И что это такое здесь было? Кто он, этот Амос, и что еще за Пер Анх?

Отец прямо остолбенел и только таращился на меня, словно пытаясь понять, как много мы успели подслушать.

– Ничего, ерунда, – сказал он с деланой небрежностью. – Слушайте-ка лучше: у меня на сегодня задумано нечто потрясающее. Как насчет похода в Британский музей?

Сейди плюхнулась на заднее сиденье такси между мной и папой.

– С ума сойти, – принялась бухтеть она. – У нас всего один вечер вместе, и ты собираешься потратить его на свои дурацкие исследования.

Отец попытался изобразить бодрую улыбку.

– Сладкая моя, это будет очень весело. Смотритель египетской коллекции лично пригласил нас…

– Ага, какой сюрприз, – продолжала ворчать Сейди, раздраженно отбрасывая с лица ярко-красные пряди. – Сочельник, все веселятся и празднуют, а мы потащимся смотреть на какое-то заплесневелое египетское старье. Ты вообще о чем-нибудь еще думаешь?

Нет, отец не разозлился. Он вообще никогда не злится на Сейди. Он только уставился в окно на темнеющее небо и моросящий дождь.

– Да, – спокойно ответил он. – Иногда.

Всякий раз, когда отец становился таким вот непробиваемо-спокойным и принимался глядеть в никуда, я точно знал: он думает о нашей маме. Последние несколько месяцев это часто с ним случалось. Бывало, вхожу я в гостиничный номер, где мы остановились, а он сидит с мобильным телефоном в руках, а на дисплее светится фотография улыбающейся мамы: волосы повязаны платком, ясные синие глаза смотрят вдаль, в пустыню.

Или в другой раз, когда мы были на раскопках. Я видел, как отец подолгу неотрывно вглядывается в горизонт, и понимал, что он снова и снова вспоминает, как впервые с ней познакомился – двое молодых, увлеченных исследователей в Долине царей, на раскопках древних захоронений. Отец египтолог, а мама антрополог, занятый поисками древней ДНК. Он мне эту историю, наверное, тысячу раз рассказывал.

Наше такси медленно пробиралось по запруженным машинами набережным Темзы, как вдруг, сразу за мостом Ватерлоо, отец резко выпрямился и окликнул водителя:

– Эй, остановите-ка здесь на минутку.

Такси притормозило на набережной Виктории.

– Пап, в чем дело? – спросил я.

Но он уже выходил из машины, как будто не слышал вопроса. Мы с Сейди тоже выбрались на тротуар и встали рядом с ним. Папа, не отрываясь, глядел на Иглу Клеопатры.

На случай, если вы не знаете, что это такое, поясняю: Игла – это древний обелиск в центре Лондона. На самом деле на иглу он не очень-то похож и к Клеопатре тоже никакого отношения не имеет. Думаю, когда британцы притащили его в Лондон, они назвали его так без особой причины: а что, звучно и запоминается… Высота обелиска около семидесяти футов. Может, в Древнем Египте он смотрелся грандиозно, но здесь, на берегу Темзы, в окружении высоких зданий, он выглядит маленьким и даже каким-то жалким. Можно проехать мимо него и даже не сообразить, что рядом с вами оказался памятник на тысячу лет старше самого Лондона.

– О боже. – Сейди уныло потопталась по тротуару. – Мы что, будем останавливаться у каждого памятника?

Отец смотрел на самую верхушку обелиска.

– Я должен был увидеть это место снова, – негромко сказал он. – Там, где все произошло…

С реки потянуло промозглым холодом. Мне ужасно хотелось забраться обратно в машину, но отец начал всерьез меня беспокоить. Я раньше никогда не видел его таким потерянным.

– Что произошло, пап? – спросил я. – Что случилось на этом месте?

– Здесь я в последний раз видел ее.

Сейди перестала топтаться, в нерешительности глянула на меня, а потом перевела взгляд на отца.

– Погоди-ка. Ты имеешь в виду маму?

Отец потянулся к дочери и с нежностью погладил ее по волосам, заложив непокорную прядку ей за ухо, а Сейди так растерялась, что даже не оттолкнула его.

Я застыл, как будто холодный дождь превратил меня в ледяную статую. О маминой смерти мы не говорили никогда. Я знал только, что она погибла от несчастного случая в Лондоне. И я знал, что бабушка с дедушкой клянут за это моего отца. Вот только ни в какие подробности нас не посвящали. Сам я к отцу с расспросами не приставал, сдерживался – отчасти потому, что эти разговоры причиняли ему боль, а отчасти потому, что он наотрез отказывался что-либо рассказывать. «Потом, когда будешь постарше» – вот и все, что я от него слышал, а хуже ничего и быть не может.

– Ты имеешь в виду, что она умерла здесь, возле Иглы Клеопатры? – спросил я. – Но что тогда случилось?

Отец молча повесил голову.