Красная пленка

Эльза Артуровна смакует неудачи Ильи Дмитриевича. В глубине души она уверена, что Илья Дмитриевич не до конца откровенен, а где тихий омут, там и бес в ребро. Ясно, что Илья Дмитриевич, говоря простонародно, в свое время не нагулялся, а значит нужно быть начеку и ждать реванша. Во-первых, работает в преимущественно женском коллективе. Во-вторых, студентки, зачеты всякие, экзамены — одним словом, верить ему нельзя.

Эльза Артуровна преподает в политехническом социологию и философию. Она кандидат наук, а Илья Дмитриевич так и не защитился, остался со своим кандидатским минимумом и амбициями, которые выродились в академическую ленцу. Работает себе в университете на кафедре, сбоку припека, лишний человек. Переводы с древнегреческого в стиле архаичного Гнедича — «Трактат о смерти».

«Я расскажу тебе, пытливый ученик, с чем связан переход от жизни к смерти. Невежество приписывает это к великим таинствам. Мы, смертоведы, изучаем смерть во всем ее многообразье видов. Любезны разуму взаимодействие трупа со стихиями воды, земли, огня и воздуха, все виды погребенья».

Илья Дмитриевич кружит по комнате и декламирует строки Эльзе Артуровне. Она его первый критик и лучший редактор — так она говорит.

«Предсмертье длится от мгновений до минут — удушье сотрясает члены, стопы сводит и выделяет пену на губах. Ущерб дыханья, сердца немота, бессилье мозга, тусклость роговицы…»

— Неплохо, — говорит Эльза Артуровна. — Но режет слух «взаимодействие трупа». Лишний слог.

Илья Дмитриевич всё равно доволен, он веселится и потрясает тощей стопкой листов:

— Значит, завтра в издательство, будем Виноградову охмурять…

Но лучше бы он молчал и про «охмурять», и тем более про Виноградову.

Эльза Артуровна всегда начеку:

— Ебал?

— Элечка! — запоздало спохватывается Илья Дмитриевич.

— Скотина!

Надо сказать, перевод не одобряют, и Илья Дмитриевич снова до полуночи бубнит, цокая клавиатурой.

«Янтарный камень, натерев о шкуру, прикладывали к умершему — тщетно. Из морских глубин отважный перс-ныряльщик нам добыл медузу, жалящую молнией в хвосте. И вдруг, о чудо, бездыханный раб, ударенный глубинным громовержцем, вдруг ожил, распахнул глаза и засипел, с усильем воздух втягивая горлом».

— Заткнись, скотина! — взывает из соседней комнаты Эльза Артуровна. — Я не могу заснуть!

Когда-то они не разговаривали неделю. Их брак вообще оказался под угрозой. Но это было не из-за женщины. Эльза Артуровна добивалась у Ильи Дмитриевича, на что похожа ее пизда. Предыдущие мужчины находили удивительно поэтические и добрые сравнения. Простодушный и в общем-то наблюдательный Илья Дмитриевич сказал, что пизда Эльзы Артуровны похожа на тряпку.

Эльза Артуровна чудовищно обиделась. Она кричала Илье Дмитриевичу: «Сволочь с кривым хуем!» Действительно, член Ильи Дмитриевича изгибался в сторону.

«У тебя хуй на клюшку похож! Понял?! Клюшка! Клюшка! Ларионов пас Касатонову! Скотина!»

Но и эта ссора поросла быльем.

Илья Дмитриевич как провинившийся всегда мирится первым. Эльза Артуровна его прощает, но весь следующий день у нее нет влечения. Илья Дмитриевич понуро ходит вокруг Эльзы Артуровны, подступает с объятиями и поцелуями.

— Отстань, Илья, мне всё сейчас неприятно.

— Почему? — угодливо спрашивает Илья Дмитриевич.

— Ехала в метро, какой-то старик харкнул в отверстие между поездом и платформой, а в маршрутке мальчик полчаса ковырял в носу. Двумя указательными пальцами в одной ноздре, представляешь? Меня чуть не стошнило…

Эльза Артуровна досрочно прощает Илью Дмитриевича, если его нужно усадить за работу. Эльза Артуровна сама ленится печатать, и Илья Дмитриевич у неё вместо машинистки.

— Таким образом, — металлически диктует Эльза Артуровна, — метафоризация термина «власть» в русском фольклоре через символику ряда суперобъектов, выполняющих функцию доминирования, происходит без отрыва от матрицы матриархата, определяя как функцию власти, так и поведенческую норму взаимоотношения с ней — Город, Океан, Тотемный Зверь. Цитата: «А и город Русалим, городам всем мать»; «А и Океан-море, всем морям мать»; «А и рыба Тит, всем рыбам мать».

— Эля, может, тебе полезно будет, — загорается Илья Дмитриевич. — Как тебе мысль, что и дискредитация власти происходит через женскую символику — те же материнские символы. А? Демонстрация вторичных половых признаков в контексте имеет деструктивную установку. Символ Французской революции — женщина с оголенной грудью. — Он по-собачьи роет залежи своих бумаг. — У моей студентки реферат был, там тебе цитатка, как раз в тему будет. И опять-таки, из фольклора — песня о взятии Казани «Как государь-царь Казань город брал»: «Татарки, казанки, на стене оне стояли, на стене оне стояли, подолы задирали: "Вот те, государь-царь, Казань-город взять!"»

— Студентка? Половые признаки?! — у Эльзы Артуровны дрожат щёки.

— Эля! — стонет Илья Дмитриевич. — Ну что ты опять себе напридумывала!?

— Ебал? — кричит она уже из другой комнаты. — Скотина! И ведь нашел же подходящий момент! Ты хоть понимаешь, что перебил хребет вдохновению? Я теперь не могу работать!