Красная площадь

«Шахтеры Донецка потребовали вчера отставки правительства и запрещения партии и объявили о начале новой забастовки. Работа остановилась также на всех двадцати шести шахтах Карагандинского угольного бассейна и на двадцати девяти ростовских шахтах. Массовые митинги в поддержку бастующих шахтеров состоялись в Свердловске, Челябинске и Владивостоке».

Важных известий не было. Да он и не старался в них вникать. Главное, что через тысячи километров до него доносился ее голос, ее дыхание.

«Вчера вечером Демократический фронт провел в Москве у парка Горького митинг с требованием делегализации коммунистической партии. В то же время на митинг в защиту партии собрались члены правой организации „Красное знамя“. Обе группы потребовали официального разрешения пройти по Красной площади».

«Она словно Шехерезад», — подумал Аркадий. Вечер за вечером она может рассказывать об угнетении, мятежах, забастовках и стихийных бедствиях, а он будет слушать, словно это сказки о невиданных странах, волшебных пряностях, сверкающих ятаганах и драконах с жемчужными глазами и золотой чешуей.

7

В полночь Аркадий стоял напротив Библиотеки имени Ленина, любуясь статуями русских писателей и ученых по краю крыши. Он вспомнил разговоры о том, что здание вот-вот развалится. Теперь же ему казалось, что статуи, того и гляди, спрыгнут вниз. Когда возникла тень и заперла двери, Аркадий перешел улицу и представился.

— Следователь? Не удивлен, — на Фельдмане была меховая шапка, в руках портфель. Всем своим обликом, вплоть до белой козлиной бородки, он походил на Троцкого. Он энергично засеменил к реке. Аркадий, стараясь идти с ним в ногу, пошел рядом. — У меня свой ключ. Я ничего не утащил. Собираетесь обыскивать?

Аркадий пропустил его слова мимо ушей.

— Откуда вы знаете Руди?

— Ну и нашли время для работы! Слава Богу, что у меня бессонница. У вас тоже?

— Нет.

— А вроде похоже. Сходите к врачу. Конечно, если не возражаете.

— Так откуда? — снова предпринял попытку Аркадий.

— Розена? Я его не знал. Встречались однажды, неделю тому назад. Он хотел поговорить об искусстве.

— Почему об искусстве?

— Я профессор истории искусств. Я же сказал вам по телефону, что я профессор. Ну и следователь вы, скажу я вам!

— Чем интересовался Руди?

— Он хотел все знать о советском искусстве. Советское авангардистское искусство — самый творческий, самый революционный период, но советский человек — невежда. Я не мог за полчаса дать Розену образование.

— Спрашивал ли он о каких-нибудь конкретных картинах?

— Нет. Но я понял, что вы имеете в виду, и это довольно забавно. Партия годами насаждала социалистический реализм, и люди вешали на стены полотна с изображениями тракторов, а шедевры авангарда прятали в туалете или под кроватью. Теперь они достают их оттуда. Ни с того ни с сего в Москве стало полно знатоков искусства. Вам нравится социалистический реализм?

— Это то, о чем я меньше всего знаю.

— В данный момент вас интересует искусство?

— Нет.

Фельдман поглядел на Аркадия недоверчиво, но с интересом. Они находились неподалеку от библиотеки, у юго-восточного угла Кремлевской стены, где ступеньки спускались между деревьями к реке. В лучах подсветки ветви деревьев казались кружевами из золота, черненными сверху.

— Я сказал Розену, что люди забывают о том, что вначале революцию, по существу, двигал идеализм. Если бы не голод и не гражданская война, Москва была бы самым захватывающим воображение местом в мире. Когда Маяковский говорил: «Улицы — наши кисти, площади — наши палитры», то это так и было. Каждая стена служила полотном. Разрисовывали поезда, корабли, самолеты, воздушные шары. Художники творили на обоях, тарелках, конфетных обертках, и они искренне верили, что создают новый мир. Женщины выходили на демонстрации с требованиями свободной любви. Все считали, что нет ничего невозможного. Розен спрашивал, сколько могла бы стоить одна из тех конфетных оберток.

— Такой же вопрос пришел и мне в голову, — признался Аркадий.

Фельдман возмущенно затопал вниз по ступеням.

Аркадий продолжал:

— Поскольку авангардистское искусство не одобряли, вы избрали, что называется, самоубийственную специализацию. Не из-за этого ли вы привыкли работать по ночам?

— Не совсем глупое замечание, — Фельдман резко остановился. — Почему цвет революции красный?

— По традиции?

— Не по традиции, а потому, что так сложилось исторически. Обезьяночеловек начал с людоедства, раскрашивания себя кровью. Теперь этим занимаются только Советы. Поглядите, что мы сделали с гением революции. Что из себя представляет Мавзолей Ленина?

— Это квадрат из красного мрамора.