Красная река, зеленый дракон

Выбирать, действительно, было из чего. Каким-то волшебным образом старик извлек из своей небольшой на вид сумки огромное количество всевозможных ненужных предметов. Которые занял всю картонку, потеснив картошку. Солнечные лучи падали на пустые бутылки от советского одеколона. Разноцветное стекло преломляло их, многоцветная радуга бледного осеннего спектра освещала пластиковых игрушечных собачек, потертые заколки, булавочницы и зеленые от времени медные монеты. Делая их какими-то волшебными и сказочными. Словно прибавляя ценности вещам, давно утратившим и ценность, и какое-либо значение. Целый калейдоскоп многообразия хлама, покрытого ржавчиной и пылью, лежал перед Константином. Выбор был трудным. Потому что ничего из того, что предлагал старик, не было нужным. Или хотя бы интересным для Кости. Взгляд просто не мог остановиться на чем-то определенном. И блуждал от одной безделушки к другой. Так, что даже разглядеть то, на чем на секунду останавливался взор, было невозможно. Будто Петр Александрович попросил его выбрать одну из чешуек хамелеона, притаившегося на картонке. Но выбрать какую-то одну было невероятно трудно. Потому что они постоянно меняли цвет. А может быть и форму.

Наконец, Костя решил, что нашел то, что может помочь ему справиться с дедом. В куче разноцветных пуговиц, белых, фиолетовых и синих, оранжевых и коричневых, похожих на маленькие черепашьи панцири, лежала небольшая металлическая звездочка. Октябрятская. Но без портрета Ленина, хотя помнил Костя такие звездочки с портретом, как-то обнаружив одну в вещах старшего брата. А с костром в центре на пересечении лучей. И надписью: «Всегда готов». Со сломанной застежкой-булавкой. Просто пятиконечный кусочек железа.

– Вот, смотри отец, я это возьму, – Костя поднял звездочку, сверкнувшую темно-бардовой эмалью в солнечных лучах.

Старик улыбнулся, хлопнул себя по коленям, и показал большой палец участковому.

– У, Константин Васильевич, ты как будто знал, что выбирать. Знаешь, откуда она у меня? Нет, конечно. А как вообще ко мне попала? Ее на Лялином лугу нашли. Мальчишки когда-то давно копались в глине у берега. Кто-то из них и потерял. Или клад закапывали свой. Знаешь, сколько я кладов таких по Оредежу находил? Кучу просто. В банках из-под конфет, в пакетах целлофановых. Закапывали в земле, в песок на берегу. Идешь, а они заметны. Свежая земля где, особенно летом. Но я их не трогаю обычно, так теперь там и лежат закопанные. Нельзя же ведь клад забирать, если он тебе не нужен. Ребята закапывали, а мне они …

– Отец, алле, ты тут вообще? – Время уже поджимало, а старик, польщенный вниманием полицейского, решил затянуть разговор. – Мы с тобой про что говорили? Я беру одно из твоей коллекции, из твоего товара, а ты уходишь на сегодня. Было же дело? Или мне тебе сейчас начать статью зачитывать полностью по правонарушению?

Дед продолжал улыбаться, но со своего места так и не поднялся.

– Да понимаю я, Константин, что у тебя работа. Ты ж все еще на задании. Я пойду сейчас. То, что нужно, ты взял. Вещь хорошая, сильная, с такого места… Ты хоть знаешь, что за место-то? Не знаешь, недавно приехал. В карман положи и забудь. Единственное попрошу – сходи в магазин, купи старику водички, а? Пока я собирать все буду. Купишь, и я уйду. Я тебе даже денег дам, на. – Петр Александрович достал из-за пазухи смятый, серо-зеленый от времени, полтинник и протяну его Косте. – Сходи, пожалуйста, сынок.

Последние слова он проговорил уже без улыбки. Тон его изменился, и из веселого, говорливого деда он превратился в одного из тех мрачных, тихих пенсионеров, что сидят вдоль дорог с последними своими вещами, оставшимися от той, старой, жизни. Продают их, продают и ее. Для того, чтобы хоть как-то продлить свою жизнь нынешнюю.

– Сходи, Костя. Сам медленно встану ведь. Мы вот фашистов тут били. А теперь как бы самим лоб не разбить, если быстро поднимусь.

Костя отодвинул от себя тянущуюся руку с банкнотой. Ему вдруг стало жалко старика. Жалко по-настоящему. Как говорили, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Работая участковым, Костя как никто другой знал правоту этих слов. Но если «сума» или «тюрьма» еще могли как-то остаться в стороне, то вот старость ждала всех. Она могла быть и такой. От этого, в конце концов, тоже никто не мог быть застрахован.

– Со своих куплю, не переживай. Только я когда вернусь, чтобы тебя тут не было, уважаемый. А дальше как знаешь. График тебе озвучили.

Костя отправимся к магазину. Уже на кассе, пробивая полторашку воды без газа, он решил, что деду в принципе не мешало бы дать хотя бы сто рублей на дорогу. Старик, определенно, неместный.

– Семеновна, слушай, – обратился он к продавщице, что-то искавшей на маленьком кассовом мониторе, – скажи, а дед этот давно тут ошивается уже? Ни разу его не видел, чей вообще?

– Какой дед-то?

– Ну вон, под березками?