Красная роса

Зажала ладошками уши, чтобы не слышать словесного турнира матери со своим Иосифом. Крик теперь утихал, наконец и вовсе ссора прекратилась. Словно сквозь сон послышалось, как Осип Иванович отвоевал себе в том словесном поединке более десяти рублей и сразу же исчез, радостно хлопнув за собой дверью.

Вот-вот должна была зайти мать. Она, очевидно, колебалась, собиралась с мыслями, а может быть, и прихорашивалась, так как любила быть всегда внутренне спокойной и сосредоточенной, а внешне красивой при любых обстоятельствах.

Тем временем Инесса уже определила свой будущий путь. И пусть он не продуман до мелочей, но она начнет свою жизнь именно с такого самостоятельного поступка.

Когда наконец робко и виновато Ольга Павловна приоткрыла дверь и решилась заговорить с дочерью, дочь первая заговорила с ней:

— Мамочка! Я еду! Не задерживай меня, мама! Не задерживай, я тебя прошу, я тебя умоляю…

Ольга Павловна не только не задерживала ее, а, пораженная, и слова вымолвить была не в состоянии, но Инесса все уговаривала ее:

— Я поеду! В Москву. В Ленинград… Я поступлю… я буду учиться, не задерживай только… Больше здесь не могу…

Ольга Павловна молчала. Она хорошо понимала: ее дочери в самом деле нужно ехать, искать собственную судьбу…

Инесса сразу же бросилась собирать свои вещи. Мать только сновала за ней и все приговаривала:

— Доченька… Моя доченька…

Даже надоела дочери своими причитаниями. Чтобы избавиться от материнской опеки, Инесса вдруг сказала:

— Мама, не причитай! Дай мне минутку поспать, я так устала… Мы прощались со школой, с детством… Это было так торжественно… И так трудно. А теперь и вовсе…

— Поспи, поспи, а как же, — Ольга Павловна помогла Инессе улечься, осторожно прикрыла скрипучую дверь.

Минуту спустя, уставшая, а скорее всего ошеломленная неожиданным поворотом в своей судьбе, Инесса провалилась куда-то, словно начала погружаться в подводное царство. И что ей там успело померещиться, то ли сын, то ли внук морского царя в обличье выпускника их же школы Борьки Савченко, прозванного одноклассниками князем Болконским за то, что танцевал лучше всех хлопцев, да и фигурой был ладным, и лицом как молодой месяц. Натянул на длинные ноги узенькие белые брючата, обулся в блестящие ботфорты с длинными голенищами, стоял смирно, чуть подавшись корпусом вперед, протягивал к ней руку, просил-молил, чтобы фото его взяла на память. Взяла Инесса, а он подмигнул заговорщически:

— Адресок там, на обороте…

Инесса спросонок иронически повторяет: «Адресок». А сама думает: «Нужны мне эти адрески… Все вы одинаковы… все касалумы…»

Она заснула молодым, здоровым сном. Не слышала, как на цыпочках сновала по квартире мать, то завтрак готовила, а то, приготовив, все прислушивалась, не проснулась ли дочь, накормить же ребенка надо. Сновала и думала думу: как оно все в жизни повторяется… Вот так когда-то и она: чуть школу закончила — и посыпалась на ее голову беда за бедой. Пока дома жила при матери, что попадалось, то и ели, одевались невзыскательно, потому что все после войны так одевались, согревала себя надеждой: вот вырасту, встречу человека, выберу такого, что на руках носить будет… Носили… Уж кто знает, как было бы с Иваном… Показалось ей тогда, что не жилец он, бесперспективная личность, а он похоже что… Никогда не встречала его больше… Выпустила из рук журавлика добровольно, по неопытности. Касалума зато поймала…

Инесса будто вынырнула из воды. Казалось ей, что совсем и не спала, что только зажмурила глаза и на минутку задумалась про морского царевича. А чуть раскрыла глаза и вспомнила… Борька Савченко…

Схватилась и механическим движением бросилась искать свою сумочку, вчера впервые в жизни красовалась на выпускном вечере, нацепив ее на длинном ремешке через плечо. Нужно же было куда-то спрятать аттестат и подаренные фотографии..

Раскрыла сумочку. Борька вчера морочил ей голову… Знает она цену мужчинам и всем их улыбочкам. И хитреньким, и нежненьким, и загадочным. И никакие «адрески» ей не нужны. И фотокарточки тоже. Вот возьмет сейчас и порвет на мелкие кусочки. Уничтожить, уничтожить…

Взяла в руки фотографию, но рвать сил не хватило, поднесла к глазам, долго рассматривала. Нет, все-таки красив этот Борька, в самом деле похож на Болконского, а больше всего на актера Тихонова, фотокарточки которого носили в портфелях девчонки класса. А может, и не все мужчины подлецы, подумалось ей, и эта мысль вынудила заколебаться; она смягчилась, сердце ей подсказало, что не следует быть жестокой. Она решила реабилитировать хотя бы одного-единствениого, а коль уж так, то пусть им будет Борька Савченко.

Тихонько приоткрыла дверь мать. Инесса поспешно бросила фотографию в сумочку, зашевелилась в постели.

— Завтракать, дочка…

— Буду собираться, мама…

— Почему так сразу? Так неожиданно?

— Я же не знала, что живу нахлебницей…

— Не мучай меня, дочка…

— Ведь я все это время жила на алименты… от человека… чужого человека…

— То не чужой тебе человек… То твой отец. Но срок истек…

— Для настоящего отца сроки не начинаются и не кончаются! Ты же сама говорила, что он негодяй.