Красная ртуть

- Ну, разумеется, дядя Вася, я понимаю, - сердечностью на сердечность отозвалась девушка. – Но уверяю вас, никаких нарушений я не допускаю. Кстати, все об этом знают, и никто не просит меня размножить какой-нибудь документ, на котором нет вашей визы.

Конечно, Василий Васильевич знал, что это не так. Но его не столь интересовала всякая там порнография или мистика, или, тем паче, модные нынче восточные лечебные процедуры и прочая дребедень. На недавнем совещании в районном отделе госбезопасности говорили о возможности появления неких идеологически опасных документов и требовали усилить контроль над всей множительной техникой, даже за пишущими машинками, которые в конце рабочего дня полагалось теперь убирать в опечатываемые шкафы. А контакт этого, допущенного до государственных секретов, но неблагонадежного по происхождению Афуз-заде с сотрудником, работающим на множительном аппарате – слово «ксерокс» никак не запоминалось! - вообще был нежелательным результатом ползучей контрреволюции, идущей от проклятого Никиты.

Василий Васильевич, имевший звание полковника, здесь, в академическом институте, был недостаточно ценим руководством. Даже освобожденный секретарь парторганизации института явно недолюбливал его, старшего офицера госбезопасности, а о директоре, этом осколке дореволюционной научной элиты, который передвигался по институту старческими мелкими шажками, но не поистратил своей железной воли в вопросах, касающихся руководства наукой, о нем и говорить нечего – прошаркивал мимо, не замечая. Да черт с ними, этими дармоедами на шее трудового народа! Не было у полковника помощника, которому он мог полностью доверять, вот что! Бывало, на прежних работах, дашь указание какому-нибудь лейтенанту следить за каждым шагом подозреваемого, так лейтенант тот носом землю роет, даже то, чего не было, в таком виде преподнесет, что ошарашенный подозреваемый своей рукой подписывает признание. А теперь все самому, все самому…

И Василий Васильевич, навострив слух и зрение, следил за контактами Камилла и Катеньки.

И успех сопутствовал усердному служаке! Он увидел, как вечером следующего дня, когда Афуз-заде подошел к метро, Катюша, ожидавшая его у входа, передала ему небольшой пакет. Хе-хе, салаги! Могли бы встретиться хотя бы на эскалаторе, а они… Видно не думали, что сам полковник ведет за ними наблюдение.

Камилл, которому Катя рассказала о разговоре с начальником первого отдела, договорился с Валентином, что он принесет ему вместо одного три экземпляра статьи академика Сахарова, но во избежание провала надо повременить денек. Однако соблюсти конспирацию вне стен института Камилл все же не догадался.

Ну не мог полковник сейчас же арестовать этого Афуз-заде, не мог даже устроить у него дома обыск нынче вечером - увы! И на девчонку он не мог опустить карающий меч, так как эта дурочка была дочкой его приятеля.

И дело было не в том, что полковник подозревал Камилла в размножении идеологически вредного документа (а зря, полковник!), он почти был уверен, что унес этот Камилл в своем портфеле какую-нибудь порнографию. Но не любил полковник всех этих евреев и татар, особенно крымских, и большое удовольствие получил бы он от изобличения этого гордеца в недозволенном деянии. Хоть бы постращать немного, поглядеть в его растерянные глаза!

Оставалось ждать иного случая, чтобы прищучить гражданина Афуз-заде. Но по своим служебным каналам донос на этого гражданина полковник все же направил.

Двадцать первого августа Советский Союз ввел войска в Прагу. Двадцать пятого числа того же месяца на Красной площади произошла демонстрация протеста против вооруженного вмешательства в дела суверенной Чехословакии…

Камилл был в возбужденном состоянии, подобном тому, которое он испытал двенадцать лет назад, когда войска были введены в Венгрию. Он с ужасом ожидал кровопролития на чехословацкой земле, такого, какое произошло в Венгрии. Но Бог миловал, кровь на этот раз не пролилась. Однако чувству человеческого достоинства был нанесен удар, ощущаемый, естественно, только теми, у кого это чувство было в наличии. Причем, достоинству приличных людей в СССР был нанесен урон даже больший, чем гражданам Чехословакии, ибо злодеяние творилось как бы от имени граждан Советского Союза.

Но не стоит село без праведника, и на Москве они оказались не вовсе истреблены. Вышедшие на Красную площадь с протестом граждане совершившей агрессию страны спасли достоинство ее жителей.

Среди пятерых москвичей, устроивших демонстрацию на Красной площади, были люди, с которыми Валентин и Камилл часто общались. Конечно, в досье того и другого появились новые страницы, в которых особо отмечалось, что эти двое после Двадцать пятого августа, дня, когда были избиты и арестованы пятеро героев, развили повышенную активность по организации выступлений в защиту этих пятерых. И тогда же на Лубянке было принято решение разделаться и с этими двумя – в числе многих таких же.