Красная ртуть

Зря был так уверен в своем ближайшем будущем Камилл - работу по специальности он так и не получил. Каждый раз отказ следовал сразу после того, как работник отдела кадров связывался по телефону с некоим вышестоящим учреждением.

Той же осенью был изгнан из своего института и Валентин. В отличие от Камилла у него был приготовлен запасной плацдарм благодаря его жене-еврейке – семья имела шансы получить разрешение на выезд в Израиль.

- Камилл, ты должен срочно жениться на «выездной» еврейке! – уговаривала веселая красавица Анна, валентинова жена, Камилла. – Я могу познакомить тебя с Жанной. Бюст – во!

И никак не могла понять, как не втолковывал ей Камилл, почему, «когда твой народ страдает в изгнании, лишенный элементарных гражданских прав», невозможно эмигрировать, как бы тебя не обижали в этой стране. А вот ее папа, Арон Моисеевич, все понимал и одобрял позицию Камилла.

Камилл информацию о систематическом отказе принять его на работу распространял среди знакомых и даже малознакомых людей, каждый раз сопровождая ее кратким комментарием. По известным каналам уведомление о незатухающей активности живущего в Москве крымского татарина попало к высокопоставленному столоначальнику.

- Значит надо вызывать на профилактическую беседу, - недовольно сказал столоначальник, выслушав краткий доклад офицера, сидящего напротив стола по левую сторону. Недовольство генерала было обусловлено тем, что эту проблему он считал ничтожной.

- Бесполезно - отвечал этот офицер, который знал Камилла так, как своего родного брата не знал. - Все его поведение доказывает отсутствие способности к социальной адаптации. Такие на компромисс не идут. Надо здесь и сейчас решать, как с ним быть.

- А как? – столоначальник пригубил чай из тонкого стакана в мельхиоровом подстаканнике, который ему принесла секретарша. – Гнать из столицы как тунеядца. Статья-то на таких у нас есть, слава богу. Или срок дать, или высылку.

- Дело в том, что у него связи с антисоветскими группами, - заметил другой офицер, который сидел тоже напротив, но справа.

- Ну и что? Боимся мы их, что ли? – столоначальник был старой закалки чекист, не понимал новых веяний.

- Видите ли, товарищ генерал, он же доктор наук, известен в научных кругах. Шум будет нежелательный.

Генерал подумал о тех, числящихся теперь в корифеях всемирной науки всяких там генетиках и физиках, - не этому чета! - которых он в свое время мочил, и никто не смел его упрекнуть в том, что он на допросе бил морду какому-нибудь там академику. Но времена нынче другие, и после паузы он произнес:

- Но он же не еврей, кому он нужен? Крымский татарин какой-то! Не станут из-за него шум поднимать. А? – генерал вопросительно глянул на сидящего справа.

- Товарищ генерал, - сказал тот, что справа, - мы проработаем этот вопрос и поставим вас в известность.

- Ну, тогда добре! – генерал с явным облегчением встал и протянул руку офицерам, давая понять, что разговор окончен. Оставшись один, какое-то время сидел с неподвижным взглядом, обдумывая происшедший разговор, которым он остался недоволен. Дался им этот Заде! Разбирались бы, коли так, сами!

Никакой корысти не было заниматься генералу этим татарином, тут с евреями вопросы решать надо!

Офицеры же пошли в буфет попить чаю.

- Я же сказал тебе, что принимать решение придется нам, - сказал тот, который недавно сидел справа, тому, кто сидел слева.

- Да уж, и в случае чего мы же будем крайние, - недовольно пробурчал тот, что знал Афуз-заде лучше, чем родного брата.

А между тем душа Камилла, выкинутого советской властью на обочину жизненного пути, все более и более приходила в смятение. Он вполне владел своим рассудком, но из-под контроля выбивались эмоции. Молодой мужчина, в ссыльном детстве своем умевший трансформировать невзгоды и обиды в решимость, теперь, во всесилии зрелости, терял себя, у него возникало ложное чувство своей ненужности в этой жизни – потому, может быть, что он оказался вне энергетического поля своего народа, обитал в окружении людей, если и не вполне благополучных, то, конечно, не изгоев, у которых отняли право жить на родине. С этими людьми нельзя было поговорить о главной мучавшей его проблеме, излить им душу - не поняли бы, а, может быть, нашлись бы и такие, которые ответили чем-либо вроде «А зачем вы немцам Крым продали?». И вместе с тем он понимал, что если сейчас он, спасая себя, уедет в Узбекистан к своим, то он лишит своих борющихся земляков той, в значительной степени уникальной помощи, которую он оказывает, проживая в столице. Но и оставаться в Москве, где он оказался лишенным привычной атмосферы научного труда, он тоже не имел сил - энергетика его иссякала, а соратники из Узбекистана или Крыма появлялись все же нечасто. Естествоиспытатель, он понимал, что ему, лишенному любимой работы, нужно окружение тех людей, которые имеют одинаковые с ним корни, с которыми он одних кровей, одной судьбы.

И друг Валентин свалил таки в Палестину…