Красная сирена

– Адвокаты твоей матери обратились в Минис­терство юстиции. Они собираются предъявить иск газете, опубликовавшей небольшую заметку об этом деле, где о твоих родителях говорится как о возможных серийных убийцах. Они возбудят дело против государства по ряду статей, мотивируя это тем, что мы начали проверять твои показания. Они подозревают нас в том, что мы организовали утеч­ку информации и таким образом нарушили тайну следствия… Это более чем серьезно. По утвержде­ниям адвокатов, твои родители не знают, откуда взялась эта кассета. Они подтверждают, что пере­везли все вещи из дома в Амстердаме в другой, чтобы сделать тебе сюрприз. О твоем исчезновении они сообщили в районный комиссариат десятого апреля, во второй половине дня… по телефону. Они утверждают, что в подвальной комнате действи­тельно хранились кассеты с порнографическими фильмами, но их использовали для производства собственных картин…

Анита замолчала. Алиса сидела, широко рас­крыв глаза и не веря своим ушам. Господи, что же будет дальше?

Инспектор вздохнула:

– С другой стороны… Она колебалась.

Алиса заерзала на кровати, горло перехватил спазм, она не могла вымолвить ни слова.

– С другой стороны, адвокаты твоих родителей утверждают, что в последние месяцы ты страдала депрессией и весь прошлый год и начало нынешне­го наблюдалась у психиатра…

Из горла Алисы вырвался нервный клекот, и она взорвалась:

– Но это же неправда! Я… я… меня просто мучи­ли кошмары, я… Боже мой, моя мама попытается выдать меня за сумасшедшую… Вы понимаете? Она скажет, что я безумна!

Она рухнула на кровать.

Анита подошла к девочке и, как могла, поста­ралась ее успокоить. Но то, что предстояло сооб­щить, было еще ужаснее, а она не могла вымолвить ни слова.

Алиса сидела молча, раздавленная, уничто­женная, побежденная.

Анита взяла девочку за плечо и медленно при­тянула ее к себе:

– Слушай меня внимательно, Алиса. Прокурор просил адвокатов передать твоим родителям, что он хочет выслушать их показания по делу об ис­чезновении мадемуазель Чатарджампы. И по по­воду кассеты тоже. Один из экспертов уверен, что на кассете снято настоящее убийство, но двое дру­гих настаивают, что это удачная инсценировка. Се­годня в конце дня прокурор сообщил мне, что ника­кое полицейское расследование в отношении твоих родителей предпринято быть не может…

Алиса бросила на нее отчаявшийся взгляд.

– Адвокаты сообщили, что полное медицин­ское заключение, подписанное психиатром, докто­ром Форстером, будет передано в прокуратуру. Похоже, твоя мать обвиняет твоего отца, Стивена Тревиса, в организации заговора, якобы он писал тебе письма, манипулировал тобой, чтобы разру­шить образ матери, так что она и против него соби­рается возбудить дело.

Алиса обмякла, совершенно опустошенная, словно из нее выпустили весь воздух. Нечто смутное грозило сломать ее жизнь, разрушить судьбу, как сухую ветку, унесенную разъяренной рекой. Тон­кая, изящная фигура Аниты склонилась над ней.

– Алиса… Я тебе верю. И не думаю, что ты все это придумала… Что-то подсказывает мне, что в то утро ты пришла рассказать мне правду.

Алиса жалко улыбнулась в знак благодарнос­ти. Да, она все понимала, но ничто не помешает бес­пощадному колесу раздавить ее, ведь так?

Лицо Аниты осветила спокойная открытая улыбка.

– Я продолжаю расследование по делу маде­муазель Чатарджампы. И я добилась для тебя за­щиты до конца недели… Прокурор Горстен хотел уже сегодня вечером передать тебя официальным представителям твоей матери в Амстердаме, адво­катской конторе Хасленса и Хаммера, именно они сделали запрос.

Алиса поняла, что инспектор Ван Дайк доби­лась для нее отсрочки еще на несколько дней.

Когда Анита ушла, Алиса поняла, что у нее по­явился неожиданный шанс. Она сможет перехва­тить инициативу и раскрутить колесо в обратную сторону. На несколько дней ей обеспечена безопас­ность. Несколько дней для того, чтобы составить новый план.

План, который спасет ее от собственной ма­тери.

Матери, которая теперь сделает все, чтобы уничтожить ее.

3

Ваза с вульгарным звоном разбилась о стену. «Бо­же, – подумал Вильхейм Брюннер, – идиотка! Ва­за, стоимостью в пять тысяч марок, разбита, как дешевая тарелка в кафе на заправке». Но в комна­те уже звучал холодный разгневанный голос, за­ставивший замереть всех присутствующих.

– Сборище бездельников! Проклятые безмозг­лые мудаки!

Когда Ева Критсенсен впадала в ярость, даже Кеслер пугался. Вильхейм видел, что он предпочел бы стать невидимым, когда глаза этой красивой блондинки метали молнии из-за затемненных сте­кол ее очков.

– Она исчезла пять дней назад, а вы до сих пор болтаетесь, как дерьмо в проруби, не зная даже, где искать?

Тон был «сладким», как мышьяк. Вильхейм не­навидел этот медоточивый ужас. Часто – почти всегда – за этим следовало жестокое наказание провинившихся.

Кеслер молча смотрел куда-то в одну точку по­верх головы Евы, застыв в полной неподвижности, как это делают наемники в военных южноафри­канских лагерях.

– Кеслер! Кеслер… – Голос Евы резал слух, как осколок стекла вены.