Красная сирена

Что-то было не так. Она валялась у обочины, у подножия каменистой гряды, поросшей соснами и кедрами, на боку, странным образом удерживая равновесие. Машина была совершенно изуродована, в лунном свете они ясно разглядели борозду, которую она пропахала среди кустов у склона под дорогой, обвивавшейся вокруг горы. Эге, да ведь тачку Кеслера скинули с вершины холма, и она докатилась до самой дороги, до этого места. Сорван рассматривал кучу металла молча, сжав зубы, в его глазах горел мрачный огонь.

С трудом выйдя из машины, хромая и опираясь на трость, он подошел к перевернутому «сеату».

Дорсен вышел следом, за ним последовали французы.

Они обошли машину и направили фонарики на дорогу по обе ее стороны и на склон холма. Они искали тело Кеслера, но никто ничего не увидел.

— Они могли его пришить выше, на дороге, не в машине, — пробормотал Дорсен, стараясь не повышать голос.

Сорван посмотрел на капот «сеата», присел перед радиатором.

— Это точно тот гад с пулеметом… Ладно, — сказал он, выпрямляясь, и добавил, бросив взгляд на темный левый склон холма: — Надо спихнуть тачку туда… Давайте.

Французы поставили машину на колеса: поднялось облако пыли, раздался грохот железа и звон бьющегося стекла.

Потом вместе с Дорсеном они уперлись в груду искореженного металла и столкнули ее в каменистую ложбину, поросшую колючим кустарником и соснами, на дне которой струилась мелкая речушка, извивавшаяся между холмами и пригорками.

— Поехали дальше… Надо находить Кеслерр…

Не говоря ни слова, они вернулись в «опель».

Сорван сразу схватился за микрофон и вызвал Мончике.

Соединившись, он зарычал по-болгарски:

— Антон? Ну?

— Ничего, шеф. Ничего. Ни тачек, ни гостей. Никаких новостей.

Сорван заворчал:

— Будь ты неладен! На каком языке тебе объяснять: я спрашиваю, есть ли новости от Кеслера, а ты должен сказать — да или нет, ясно?

Сорван произнес это таким тоном, что у Дорсена похолодела спина.

— Ясно, шеф, ясно! Нет, нет, никаких новостей от Кеслера нет.

Сорван молча прервал связь, взглянул на дорогу. Подъехав к участку, откуда свалился «сеат» Кеслера, Дорсен включил фары на полную мощность. Земля была усеяна обломками металла и осколками плексигласа, сверкавшими в электрическом свете, как слюда. Они вышли и обшарили кусты у дороги. Сорван нашел следы «сеата» и другой машины. Эта машина уехала отсюда на восток.

Но тело Кеслера они так и не нашли.

Сорван велел Дорсену погасить фары, потом присел на пассажирское сиденье. У его ног, опиравшихся на землю, поблескивали плексигласовые звездочки. Он посветил фонариком на карту:

— Так, эта доррога вести на № 2, вот туда… Но наша теперрь в двадцать четырре километра от Мончике…

Он посмотрел на Дорсена и французов, которые шли к машине от кустов, отрицательно качая головами.

— Деррьмо, — проворчал болгарин, — что этот сукин сын делать с тело Кеслера?

Дорсен на мгновение запнулся. То, о чем он подумал, было намного хуже.

«Святые угодники! — думал он. — Если Кеслер жив и сицилиец заставит его говорить, мы все влипли…»

Сам того не желая, он вздрогнул, увидев, что болгарин внимательно смотрит на него, продолжая освещать карту фонариком.

— Моя думать то же, что и ты, Доррсен… (Его голос звучал почти нежно.) Моя как рраз думать, как скорро Кеслер расколется. Что ты думать, твоя его знать хоррошо, да?

Дорсен сразу понял, почему Сорван взял его с собой.

— Кеслер не заговорит. Это крепкий орешек. Казалось, Сорван взвешивает его слова. Потом,

словно приняв какое-то решение, ткнул пальцем в карту:

— Возврращаемся в Мончике… Нет смысла искать Кеслерр. Как веррнемся, прредупредить Вондт…

Дорсен переминался с ноги на ногу;

— Сорван? Я вот что подумал…

Болгарин холодно посмотрел в его сторону, теперь уже бесстрастный, как всегда.

— Моя слушать, Доррсен…

— Вот что… Если сицилиец Тревиса тут шарил, это не означает, что мы себя выдали, понимаете?

Сорван не издал ни звука в ответ.

Дорсен продолжал:

— Может, дело как раз в том, что Тревис и живет где-то здесь. А Кеслер, он за ними проследил до самой хаты или почти что, а потом они его заметили и захватили, вместе с Тревисом.

Сорван оставался бесстрастным, как скала. На его губах появилась было легкая усмешка, но тут же исчезла.

— Знаешь, прро что я думать, Доррсен? Моя думать, что Кеслер подставиться, что этот киллер Тревиса его застррелить. Что этот сицилиец прроследил вашего Кеслера до это место.

И Сорван показал на темные горы.

— Пошли, здесь нечего делать.

Когда Дорсен развернулся, Сорван взглянул в его сторону и бросил:

— Прросто моя надеяться, что он продерржится парру часов, ваш шеф. Пока наша смываться…

Дорсен побледнел и больше не проронил ни слова. Когда они доехали до подножия Серра-ди-Мончике, радиоприемник ожил.

— Да, Кайзерр, — прорычал болгарин.

На связи был де Вламинк, человек Кеслера. Его голос с металлическими нотками звучал обреченно:

— Черт, вы сказали, чтобы мы позвонили, когда увидим фары… Ну так сообщаю вам, Сорван, что у нас тут фары со всех сторон.

— А, черрт, что это… — подскочил гигант.

В тот же момент француз, сидевший справа, махнул рукой в сторону долины.