Красная смерть

– А как вы зарабатываете себе на жизнь, Хаим? – спросил я его как-то раз. Мы сидели в парке на берегу Тихого океана.

Он долго молчал, глядя на синее небо и волны.

Потом сказал:

– Мне не дают работу.

– Кто?

– Америка. Они приходят и говорят трусливому хозяину: "Это плохой человек", и тот немедленно увольняет меня. Они не позволили бы мне даже дерьмо смывать на полу в туалете. Мне помогают друзья и родные.

– "Они"? О ком вы говорите?

– О русских казаках. – Он сплюнул. – О нацистах, о ФБР.

– Вы хотите сказать, они приходят к вам на работу и сообщают хозяину, будто вы что-то натворили?

– Они говорят, я не американец. Говорят, что я – коммунист.

Я невольно покачал головой:

– Чушь какая-то.

– Вот почему я занимаюсь благотворительностью, работаю на благо церкви. Белым кажется, они свободны, ведь никто не является к ним на работу с наветами. А меня они считают дрянным человеком, коль скоро за мной следит полиция. Они ни о чем не задумываются, не имеют верного представления. – Хаим ткнул пальцем себе в голову. – Слепо верят всему, что им говорят.

– Мы постоянно слышим о том, какая невероятная свобода существует в Америке, но это не так.

– Не так. Но они-то свободны. У них есть работа, они не теряют ее. Когда дела плохи, мой друг, увольняют нас с вами.

Я кивнул, ибо много раз был свидетелем, как увольняли негров, когда у компании возникали трудности. Конечно, не всегда, но достаточно часто.

Хаим крепко сжал мою руку. В его глазах стояли слезы. Мы сидели, держась за руки, и смотрели друг на друга. В конце концов я почувствовал себя неловко.

Потом он сказал:

– Еще ребенком я видел, как вешали моего брата. Его обвинили в том, что он плюнул вслед немецкому солдату. Они повесили его и сожгли дом моей матери.

Я не стану говорить, что эти несколько слов сделали нас друзьями, но я понимал Хаима Венцлера.

* * *

Позже в тот же вечер я разговаривал с Крэкстоном. Он задавал мне всякого рода вопросы о том, где мы собираем одежду и кто распоряжается деньгами. Ему повсюду мерещились шпионы. Если бы не мой разговор с Андре Лавендером, я принял бы человека из ФБР за сумасшедшего.

У меня были необходимые доказательства для того, чтобы освободиться, но я не хотел подводить Хаима Венцлера.

– Что вам нужно от этого человека? – спросил я Крэкстона.

– Это станет ясно, когда вы мне обо всем расскажете. Приглашал ли он вас на собрания?

– На какие собрания?

– Это я вас должен спросить.

– Да нет. Мы только собираем одежду, а потом раздаем ее людям.

– Не беспокойтесь, мистер Роулинз, он поскользнется. И тогда будет наш.

Меня это совсем не утешало.

– На днях я поговорил с вашим другом, Изи, – усмехнулся агент Крэкстон.

– С кем?

– С Лоуренсом. Теперь, когда из Вашингтона позвонили его боссу, он запел другую песню. Говорит, все о'кей и он будет счастлив проследить за платежами, когда ваше дело будет завершено.

– Надеюсь, вы не собираетесь позволить ему это, не так ли?

– Нет, не думаю. Я все ему объяснил. Вашингтон должен получить ваши бумаги к концу следующей недели.

Я вздохнул.

– Спасибо.

– Видите, Изи, мы помогаем друг другу.

А я все еще чувствовал крепкое пожатие той руки.

Глава 20

Я чувствовал неизбежность собственного фиаско. В совершенном мире Этта стала бы моей невестой, а Хаим – лучшим другом. Но после разговора с Крэкстоном мои надежды на счастливую жизнь развеялись как дым. Все, что бы я ни делал, оборачивалось злом. Я был на подозрении у полиции. Налоговая инспекция старалась засадить меня за решетку. Даже Крэкстон лгал, и я не знал почему. Я не видел выхода и утешился выпивкой. Опрокинул пару рюмок и залез в ванну. Однако и после мытья не почувствовал себя чистым, а виски не возымело никакого действия.

Меня не беспокоил Крыса и его месть. Я сам человек не робкого десятка и готов бороться за справедливость, не смущаясь неравными шансами. Я чувствовал, любовь моя к Этте истинна, и Бог с ним, с Крысой. По крайней мере, я в ладу с самим собой. Крыса мой друг, и он переживает, я прочитал это в его глазах в "Таргетс-баре". Но мне все равно. Меня занимали только мои чувства. Хотя и горько ощущать себя таким эгоистом.

То же самое и с Хаимом Венцлером. Пусть он и коммунист, но стал моим другом. Временами мы пили из одного стакана и говорили по душам. Из-за Крэкстона и Лоуренса тревога за собственные деньги и свободу полностью овладела мной, я стал ее рабом. Крыса и Хаим действовали согласно своей природе. Они были невинны, а я – подлецом.

Когда меня наконец разобрало виски, я вдруг вспомнил о Поинсеттии Джексон.

Я задумался об этой молодой женщине. Ведь это мое, мое бездушие заставило ее наложить на себя руки! Мне нравился Куинтин Нейлор, но я был с ним не согласен. Кому понадобилось убивать женщину, жизнь которой – сплошная мука и боль? Допустим, какой-нибудь доброхот захотел избавить ее от несчастной доли, разве стал бы он ее вешать? Пуля в голову куда человечней. Нет, Поинсеттиа сама убила себя, потому что лишилась всего: красоты, здоровья, работы. И когда она умоляла оставить хотя бы крышу над головой, я отнял у нее последнее.