Красная смерть

– Нет, все равно брал бы. Он любит играть в карты и трахаться.

Произнося последнее слово, Ламарк съежился, словно боясь, как бы я его не ударил.

– Нет, милый, – сказал я и потрепал его по голове. – Твой папа хочет видеться с тобой гораздо больше, чем со всеми этими людьми. Играть с тобой в мяч или смотреть телевизор.

Мальчик ничего не ответил. Мы сидели и молчали. Он все еще теребил мою штанину, это было весьма чувствительно.

– Твой папа собирается прийти к вам дня через два, – сказал я наконец.

– Когда?

– Не позже чем послезавтра.

– Он принесет мне подарок?

– Обязательно.

– Ты собираешься лечь в постель к моей маме?

Я засмеялся и прижал его к груди.

– Нет. У меня есть дела.

Мы сидели и смотрели, как всходит солнце. А потом уснули. Мне снова снилась Поинсеттиа. В моих снах ее плоть разлагалась у меня на глазах, вот-вот от нее останутся лишь кости.

Проснулся я спустя, наверно, полчаса. Ламарк мирно похрапывал. Я отнес малыша в его комнату и заглянул к Этте. Она лежала в той же позе, сильная рука покоилась рядом с прекрасным атласно-коричневым лицом. Я желал ее все так же страстно на протяжении уже многих лет и впервые в жизни подумал о браке.

Я оставил на кухонном столе записку для Этты. Написал, что Крыса зайдет повидать сына через пару дней, что все прекрасно и что я очень ее люблю.

Глава 27

От Этты я направился в дом Мерседес Барк на Белл-стрит. В квартал больших домов с кирпичными заборами и ухоженными цветниками. По случаю Рождества Христова обитатели Белл-стрит развешивали тысячи разноцветных фонариков на деревьях, кустах и по карнизам своих домов. В течение трех недель до и после Рождества сюда отовсюду съезжались зеваки в собственных автомобилях. Такой уж это квартал. Все были едины в стремлении сделать свою жизнь приятной.

И все бы прекрасно, но обитателям Белл-стрит был присущ один недостаток – невероятный снобизм. Им казалось, что и они сами, и их квартал слишком хороши для большинства остальных жителей Уаттса. Они косо глядели на людей, приобретающих дома на их улице, старались не допускать посторонних на свои пикники и так далее. Они внушали даже своим детям: держитесь подальше от ребятишек, с которыми учитесь в школе или встречаетесь на спортивной площадке. По мнению обитателей Белл-стрит, большинство негритянских детей слишком грубы и невоспитанны.

Мерседес владела трехэтажным домом в центре квартала, белым, с темно-зеленой отделкой. По всему периметру веранды стояли кресла и диваны. Ярко-зеленые газоны украшали белые и пурпурные георгины, белые розы и карликовые лимонные деревья.

Муж Мерседес Чемпен был зубным врачом и мог позволить себе содержать столь обширное владение. Вскоре после того как он умер, вдова поняла: его страховки недостаточно, чтобы содержать семью на прежнем уровне. Она превратила верхние этажи в пансион на двенадцать постояльцев.

Соседи подали на нее в суд. Они жаловались, что их прекрасная улица погибнет из-за всякого отребья, которое ютится в одной комнатушке, платя еженедельную ренту. Но окружной суд нарушения закона не усмотрел, и миссис Барк стала сдавать квартиры внаем.

Мофасс был первым и самым непривередливым ее квартирантом. Ему не нужна была кухня, обеды ему приносили из конторы по недвижимости. После долгого рабочего дня его совершенно не волновали протекающие крыши и неухоженные газоны.

Я добрался до пансиона на Белл-стрит около половины девятого. Мне было известно, что миссис Барк сидит на мягком стуле сразу же за входной дверью, но ее не видно было в тени лестничного колодца, позади затянутой сеткой двери. Зато все, кто приходил, были перед ней как на ладони.

Я терпеливо ждал, нажимая на звонок. У меня с собой был рюкзак, в котором лежали две кварты эля.

– Кто там? – спросила миссис Барк после четвертого звонка.

– Изи Роулинз, мэм. Я по поводу Мофасса.

– Вы опоздали, мистер Роулинз. Мофасс съехал.

– Знаю, мэм, и поэтому я здесь. Он позвонил мне и попросил взять бумаги, которые оставил в своей комнате.

Шансы мои были невелики. Однако, если Мофасс выехал совершенно неожиданно, он мог впопыхах оставить какие-нибудь документы, проливающие свет на характер его отношений с Поинсеттией. Если же он в действительности ничего не оставил, любой сноб с Белл-стрит сможет уличить меня в беззастенчивой лжи.

– Что? – воскликнула она.

Наглость Мофасса заставила Мерседес подняться со стула, а это было делом не легким. Она доковыляла до двери и остановилась передохнуть, опершись рукой о косяк. Мерседес небольшого роста, и если видеть только ее лицо в очках, то никогда бы не догадаться, как велика она на самом деле. Плечи у нее узкие, можно даже сказать, изящные, но ниже Мерседес Барк – просто титан. Ее груди и ягодицы невероятной величины. Ее бедра едва протискивались в дверь.

– Ничего, кроме как прислать вас сюда, он придумать не мог, – сказала она. – Он оставил комнату в таком виде, что я даже не могу ее снова сдать. Прежде надо нанять кого-нибудь, чтобы привести ее в порядок.