– Вы сделали из меня пособника грабежа! Убийства! Резни!
– Разве я приставил вам к горлу кинжал? Наставник Пайк, насколько я помню, хотел террора…
– Но с целью! А вы устроили бессмысленную резню.
– А что, осмысленная резня была бы лучше? – Коска хихикнул, но экзекуторы инквизитора Лорсена в черных масках, рассредоточившиеся в сумерках, не отличались повышенным чувством юмора.
Инквизитор дождался тишины.
– Вы вообще верите хоть во что-то?
– Нет, если позволено будет признаться. Нет особого смысла гордиться просто верой, инквизитор. Слепая вера – признак дикаря.
– Вы поистине отвратительны, – покачал головой Лорсен.
– Я был бы последним, кто возразил бы, но вы не в состоянии понять, что вы еще хуже. Больше всего зла творит тот человек, который уверен в своей непреклонной правоте. Чем выше цель, тем она ужаснее. Я с легкостью признаю: я – злодей. Именно поэтому вы и наняли меня. Но я не лицемер. – Коска широко взмахнул рукой, указывая на остатки Роты, притихшие, чтобы не пропустить ни одного слова из их спора. – У меня есть рты, которые нужно кормить. А вы можете отправляться домой. Если же вам так приспичило творить добро, займитесь чем-нибудь, чем можно гордиться. Пекарню откройте, что ли… Каждое утро предлагать людям свежий хлеб – занятие благородное.
– А ведь в самом деле в вас нет ничего, что отделяет человека от зверя, – тонкие губы инквизитора Лорсена скривились. – У вас нет совести. Отсутствует мораль как таковая. Все ваши цели подчинены исключительно себялюбию.
– Это вполне возможно, – лицо Коски отвердело, когда он подался вперед. – После того как перенесешь столько разочарований, столкнешься со столькими предательствами, начинаешь понимать – все цели могут быть подчинены только себялюбию. И все люди – звери, инквизитор. Совесть – бремя, которое мы влачим. Мораль – ложь, которую мы придумываем сами для себя, чтобы облегчить тяжесть бремени. Много раз в жизни я мечтал, чтобы это было не так. Но это так.
– Расплата придет, – Лорсен медленно кивнул, не сводя с Коски горящего взгляда.
– Я тоже на это рассчитываю. Хотя сейчас они кажутся неуместными и смехотворными, но Наставник Пайк обещал мне пятьдесят тысяч марок.
– Если вы схватите главаря мятежников Контуса!
– Верно. А вот и он.
Звякнула сталь, щелкнули взведенные арбалеты, загрохотали доспехи – дюжина верных людей Джубаира шагнули вперед. Круг обнаженных клинков, заряженных арбалетов и алебард, нацелившихся на Лэмба, Свита, Шай и Савиана. Маджуд осторожно потянул недоумевающих детей к себе.
– Мастер Савиан! – заявил Старик. – Мне весьма жаль, но я вынужден потребовать, чтобы вы сдали оружие. Все до последнего, будьте любезны!
Савиан, сохраняя каменное лицо, медленно расстегнул застежку на перевязи, швырнул арбалет и сумку с болтами на землю. Лэмб спокойно наблюдал, обгладывая куриную ножку. Само собой, стоять и смотреть казалось самым легким выходом. Бог свидетель, Темпл выбирал его очень часто. Возможно, слишком часто…
Он забрался на фургон и зашипел в ухо Коски:
– Вы не должны это делать!
– Не должен? Почему это?
– Прошу вас! Ну, как это поможет вам?
– Поможет мне? – Старик приподнял одну бровь, глядя на Темпла, пока Савиан, сбросив плащ, избавлялся от одного клинка за другим. – Мне это не поможет ни капельки. Это просто воплощение самоотверженности и милосердия.
Темпл только моргнул.
– Разве не ты советовал мне всегда поступать правильно? – спросил Коска. – Разве мы не подписывали договор? Разве мы не прониклись благородной миссией инквизитора Лорсена, как своей? Разве мы не участвовали в это веселой погоне вверх и вниз по этим забытым и заброшенным краям? Умоляю, Темпл, помолчи. Никогда не думал, что придется это говорить, но ты мешаешь моему нравственному росту. – Он отвернулся и крикнул: – Не будете ли вы столь любезны, мастер Савиан, чтобы закатать рукава?
Тот откашлялся. Снова звякнул металл, когда наемники взволнованно переступили с ноги на ногу. Савиан взялся за пуговицу на воротнике, расстегнул ее. Потом следующую, следующую… Солдаты, лоточники и шлюхи наблюдали за ним в наступившей внезапно тишине. Темпл заметил в толпе Хеджеса с непонятно почему болезненно радостной улыбкой. Не обращая ни на кого внимания, Савиан снял рубашку и стоял, голый по пояс. Все его бледнокожее тело, от горла до запястий, покрывала синяя вязь татуировок – большие буквы и маленькие, на дюжине разных языков: «Смерть Союзу, Смерть Королю. Хороший мидерлендец – мертвый мидерлендец. Никогда не становись на колени. Никогда не сдавайся. Никакой жалости. Никакого мира. Свобода. Правосудие. Кровь». Он казался синим от надписей.
– Я просил только рукава, – сказал Коска. – Но, чувствую, смысл вы уловили.
– А что, если я скажу, что Контус – не я? – улыбнулся Савиан.
– Сомневаюсь, что мы вам поверим. – Старик посмотрел на Лорсена, не отрывающего от Савиана жадный взгляд. – Нет, в самом деле, я очень сомневаюсь. Вы что-то хотите возразить, Даб Свит?
Первопроходец поглядел по сторонам, на всю эту наточенную сталь, и выбрал легкий путь.