Красная тетрадь

– Здравствуйте! – сказал я. – Меня зовут Арлен. Я буду очень рад, если мои результаты позволят мне стать космическим солдатом и бороться с галактическим империализмом.

Женщина обернулась к Эдуарду Андреевичу.

– Такой ласковый. Он сможет убивать?

Эдуард Андреевич сказал:

– Без сомнения, это ведь его природа.

Я смутился, не знал, что ответить, да и разве меня спрашивали? Женщина сказала:

– Открой рот, покажи зубы.

Я сделал, как она сказала. Женщина заглянула мне в рот, пальцами потрогала мои зубы.

– Чуть острее, – сказала она. – Способен к тонкой работе?

Я чувствовал ее интерес ко мне, но это был интерес к живому существу, столь сильно отличающемуся от нее, что становится сложно ему сочувствовать.

Я сосредоточился, заострил свои зубы.

Женщина едва заметно улыбнулась. Ее руки были холодными, а может, так мне казалось из-за перчаток.

Боря потом сказал:

– Выглядят так, будто их воспитали роботы.

А я сказал:

– Может, это и правда! У них там, наверное, так много роботов.

Но этот разговор случился у нас уже после экзамена. Тогда я не подумал о роботах, а подумал просто о холодном металле и о том, что эти прикосновения ужасно сочетаются с царящим вокруг сладковатым карболовым запахом.

Она сжала мой язык.

– Длиннее.

Я сделал, что сказано.

– Хороший мальчик. Забелин, на твой взгляд, насколько его специализированные клетки легко переходят в плюрипотентные?

Надо же, подумал я, это и есть научная терминология для описания моего состояния. Мне стало интересно, но я же не мог спросить.

– Да, – сказал мужчина. – Насколько быстро?

– У Шиманова менее чем за минуту, у Жданова – три-пять минут.

– Хорошо, – сказал мужчина, а потом он достал из кармана халата острое лезвие и прежде, чем я успел что-либо понять, полоснул им по Бориному горлу.

– Боря! Нет, подождите, Боря!

Женщина резко надавила мне на плечи.

– Сидеть. Забелин, он же подчинится?

– Он испуган.

Борина кровь хлынула на пол, ее оказалось так много. Он прижимал руки к шее в нелепой попытке остановить кровотечение. Я едва не упал с кушетки, но Боря вдруг поднял липкую, покрытую кровью руку, сделал легкое движение влево, мол, не надо.

А я его в тот момент хорошо понял, словно бы все те глупые и обидные моменты, когда он помыкал мной, приказывал мне, управлял мной, случились с нами ради этой минуты, чтобы я его послушался.

Боря отвел от горла вторую руку. Кровь еще стекала вниз, но раны уже не было.

– Порядок, – сказал он, показав красные зубы. Мужчина брезгливо оглядел свой залитый кровью халат. Наверное, он не привык к грязи, которая не пропадает сразу. Пол ведь был уже чистый. Так, наверное, везде в Космосе.

Женщина сказала:

– Повернись ко мне.

Ее голос на миг показался мне даже дружелюбным. А потом она легко, деловито, без лишних эмоций вонзила скальпель мне в живот. Несколько быстрых движений, несколько быстрых и глубоких проникновений. Я не ощутил боли, но ощутил страшную пустоту там, где мое тело было цельным еще секунду назад.

А еще я запаниковал.

Женщина подозвала Эдуарда Андреевича, чтобы тот дал ей сменные перчатки. Она спокойно смотрела на меня, а мне вдруг почему-то очень сильно захотелось вцепиться в ее обнаженную золотистую красивую руку.

Чтобы попросить помощи или даже чтобы испачкать ее.

Я, конечно, понимаю, что ученым необходимы стальные нервы, и умение дистанцироваться, и еще много других вещей, которых мне не понять. Но я так испугался, не мог сосредоточиться, потом пришла и боль, сильная и очень неестественная – прежде я не испытывал такую боль, она не была похожа ни на что, что может случиться с организмом изнутри.

Боря тоже дергался на своей кушетке, но его держал тот мужчина.

– Дисциплина, – сказал он. – Веди себя спокойно.

Знаете это чувство, когда от волнения забываешь, как решаются простейшие примеры, или не можешь вставить в замок ключ, или даже перестаешь соображать, как дышать?

Это случилось и со мной.

Боря ругался, но я уже с трудом различал его слова. Слабость накатила на меня очень быстро, я упал на кушетку и смотрел на белый холодный свет, которым все здесь было пронизано.

Тогда я подумал: сейчас я умру. Я не справился, и я умру.

Если вдуматься, самая справедливая вещь на свете.

Но как же я испугался, запаниковал, задрожал. Недостойно. Я попытался унять страх, но боль не давала этого сделать.

Рядом каким-то образом оказался Боря, он что-то спрашивал у меня, потом резко надавил на одну из ран, его тут же схватили за руку, но еще более страшная боль, чем прежде, в самом деле меня отрезвила.

В конце концов, вы ведь знаете, мы всегда вспоминаем, как дышать. А то, что происходит со мной, когда я изменяюсь, это так же естественно, как дыхание.

Сначала я перестал ощущать ужасную пустоту внутри, а затем утихла и боль. Мне больше не было холодно, я не дрожал, меня не тошнило, и слабость ушла. Я сел на кушетке, оглядел свой живот, провел по нему рукой – все хорошо. Все-таки это очень странно, видеть столько своей крови и не видеть раны, через которую она покинула тело.

Женщина сказала:

– Почти пять минут.

– Он испугался. С ним такое впервые.

– Я думала, он потеряет сознание.

– Он очень выносливый.