Красная тетрадь

Запись 132: До свиданья, Максим Сергеевич

Сегодня мы прощались с Максимом Сергеевичем.

На самом деле, он должен был уехать еще вчера ночью, но поезд отменили из-за какой-то аварии.

Мы прощались с Максимом Сергеевичем без Бори, Боря все еще спал. Но я подумал, что Максиму Сергеевичу так будет даже легче.

В конце концов, ему было бы тяжело смотреть на Борю по нескольким причинам.

1. Он потерял его с братом в море.

2. Боря очень похож на Володю.

Все это, конечно, была целиком и полностью ответственность Максима Сергеевича. А я ведь предупреждал его о необходимости дисциплины.

Но как бы я ни осуждал Максима Сергеевича, все-таки я был к нему привязан и любил его.

И хотя я с самого начала считал, что отправлять его с нами – большая ошибка, все-таки, наверное, лето (каким оно было до смерти Володи) не стало бы таким счастливым без него.

С другой стороны, я бы все отдал, и свое счастливое лето тоже, чтобы вернуть Володю.

Наверное, отношение к человеку в такой ситуации и не может быть простым.

Мне кажется, Максим Сергеевич удивился, когда мы вышли его проводить. Он уезжал очень рано, только начало рассветать, и деревья над нами были еще темными. Мы стояли у ворот, Максим Сергеевич поставил свой кожаный чемодан на асфальт.

Я сказал:

– И вас никто не сопроводит?

– А куда я убегу?

Я сказал:

– Но я говорю не о побеге. Я уверен в вашей честности.

– Ты думаешь, мне будет одиноко?

Фира сказала:

– Вы будете думать ужасные вещи.

Валя сказала:

– И мы вас больше не увидим?

– Ну почему же? Не в качестве вашего куратора, конечно. Может быть, в качестве заключенного.

Он стоял очень прямо. Обычно Максим Сергеевич казался мне растерянным и расхлябанным, а тут вдруг напомнил мне настоящего солдата.

Валя вдруг спросила:

– А зачем вы все-таки сюда приехали?

Максим Сергеевич закурил, пнул чемодан, потом сказал неожиданно бесстрастным голосом:

– Сын умер. Я переживал, маялся, потом решил отправиться в этот проклятый исторический парк. Я подумал, такое меня здорово взбодрит, я ведь так любил все это…

Он замолчал, огляделся и закончил:

– В университете.

– А как умер ваш сын? – спросил Андрюша.

– На войне, – сказал Максим Сергеевич, и я враз понял, что он жалел нас вовсе не только потому, что мы должны были через многое пройти ради достижения цели.

Он жалел о войне, на которую нас бросят. Что, на мой взгляд, совершенно непозволительно.

И в то же время понятно.

Да, мне все было понятно.

Улица казалась совсем еще пустынной, машины ходили редко, а оттого пугали своими резкими звуками. Мы ждали такси.

Максим Сергеевич вздохнул:

– Да уж. Достанется мне теперь из-за Шимановых.

Меня поразил цинизм это фразы, я хотел все высказать и увидел, что Валя уже тоже открыла рот, но вдруг Максим Сергеевич горько заплакал.

Никогда я еще не видел, чтобы взрослый мужчина плакал.

А плакал Максим Сергеевич очень горько, и слезы катились по его лицу, но не капали вниз – мочили бороду.

– Из-за меня умер мальчик, – сказал он.

И я мог бы подтвердить: из-за вас.

Но я помнил, как Максим Сергеевич ринулся к Боре и Володе в бурное море. Я много помнил такого, что не позволяло мне просто сказать: из-за вас.

Валя тоже молчала.

Фира сказала:

– Вам так больно, потому что вы хороший и добрый.

Ей, кажется, тоже нелегко дались эти слова. Сложно было говорить и плохое и хорошее.

– Они сами непослушные мальчишки, – добавила Фира.

Максим Сергеевич махнул рукой.

– Спасибо, Кац. Мальчишки, вот именно. Дети. И человек я плохой, бестолковый. И все мне доверенное «проебал».

– Максим Сергеевич!

– Что? Я больше не ваш куратор.

Он с тоской и отвращением посмотрел на сигарету и выкинул ее.

– Как же глупо все вышло.

Небо становилось все светлее, деревья над нами зеленели. Будто кто-то в ускоренном ритме показывал, как сменяются сезоны.

Максим Сергеевич подошел к нам и сел перед нами на корточки. Так разговаривают с совсем маленькими детьми.

– Там, наверху, – сказал он. – Вас боятся и ненавидят. Но вы им нужны. Они очень хотят, чтобы у них получилось, но и боятся этого тоже очень. Чего только не говорят о симбионтах в Космосе. Но я провел среди вас столько времени, и мне вовсе не кажется, что вы – чудовища. Но они хотят сделать из вас чудовищ.

Мы молчали. Я не был согласен с Максимом Сергеевичем, а вот Фира обняла его.

Она сказала:

– Зато, может быть, мы встретимся в Космосе.

– Может быть, – сказал Максим Сергеевич. – Просто я не хочу, чтобы вас там обижали.

Это было сказано так наивно, так по-детски, что я тоже обнял Максима Сергеевича, хотя и вовсе не соглашался таким образом с его словами.

Странное дело, мне совсем не хотелось докладывать об этом Эдуарду Андреевичу.

Чуть погодя Максима Сергеевича обняли Валя и Андрюша. Не знаю, сколько мы простояли, но вдруг услышали гудок – машина приехала. В мягком утреннем свете она была нестерпимо яркой, нестерпимо желтой, будто пятно гуаши на акварельном рисунке.

Максим Сергеевич сказал:

– Так, надо идти.

Но он не поднялся, замер. А потом сказал:

– Ну, положим, в тюрьме я буду писать книгу.

– Какую? – спросил Андрюша.