Красная тетрадь

Я сначала прошел мимо Маргариты, а потом остановился, вернулся.

– Здравствуй, – сказал я.

Маргарита потерла коленку.

– Привет, – сказала она.

– Ждешь Володю? – спросил я, удивившись собственной смелости.

– Да, – сказала она просто, словно бы я ее ничем не смутил.

– А ты с другими детьми не общаешься? – спросил я. – Здесь много наших ровесников.

– Мне четырнадцать, – сказала она, одарив меня чудесным, но абсолютно холодным синим взглядом.

– Мне стыдно, – сказал я.

– Бывает, – сказала она.

Я сказал:

– А Володе тринадцать, ты знаешь?

– Да ладно? – сказала она.

– Это правда, – сказал я.

Маргарита надула пузырь еще больше прежнего. Я вспомнил о своем кошмаре, и меня передернуло, когда Маргарита лопнула пузырь пальцем.

– Понятно, – сказала она.

Меня удивило, до чего же эта девочка царственна. Она жевала жвачку, говорила развязно, нагловато и очень подростково.

И в то же время подо всем: движениями, жестами, тоном я видел ее другую.

Я мог представить ее в багряном платке, расшитом золотом, наподобие римского пеплона, византийского мафория или русского покрова (название такой одежды, использовавшееся в червивые времена, мне неизвестно). Я мог представить ее в украшенной самоцветами диадеме с жемчужными катасистами.

Я мог представить ее в окружении подобострастных слуг, сильных воинов и знатных пленников.

Словом, я представлял ее такой, какой ее совершенно нельзя представлять. И, клянусь, такая эстетика мне не близка.

Но в Маргарите проглядывало что-то именно царственное.

Я так и смотрел на нее, а Маргарита смотрела на меня.

Потом она сказала:

– Что?

Ее ресницы колыхнулись, она сморгнула песчинку, принесенную ветром.

Я сказал:

– Прошу прощения.

Механически, до боли в спине резко, я развернулся и отправился, куда шел (к Алеше и Ванечке, мы собирались искать дом для щенков Найды).

Мне стало так стыдно, что я почти забыл, как мне больно.

Сегодня не мой день.

Запись 89: Это капец

Сука ты ссученная, Арлен. Кто тебя просил рот-то свой раскрывать?

Теперь не создастся новая социалистическая ячейка общества, не создастся.

Из-за тебя все.

Как же болит башка. Нереально.

Запись 90: Странное дело

Сегодня с нами произошло нечто настолько странное, что мне сложно это описать.

Однако я чувствую своим долгом попытаться донести этот опыт до тех, кто его лишен.

Жорж предупреждал нас об особой связи, которую поддерживают без нашего ведома черви, живущие внутри наших голов, но я никак не мог осознать до конца, как это работает.

Мне представлялась некоторая радиосвязь, голоса в голове, неясные образы и картинки, волна, на которую можно настроиться.

Я не думал, что все происходит настолько физиологически, настолько телесно.

Началось все с того, что Андрюша порезал пятку об острую ракушку.

– Ой, – сказал он, схватился за пятку, упал в воду, и все засмеялись.

А я почувствовал боль от пореза, боль от соли и решил, что тоже порезался об ракушку. Мне это было совершенно очевидно.

Мы с Андрюшей вышли из моря, его пятка сильно закровоточила, когда я аккуратно вытащил из нее осколок ракушки.

А моя пятка была в полном порядке!

И я бы, конечно, подумал, что мне показалось или меня укусил краб, но я все еще чувствовал боль.

Эта боль пугала меня, потому что не имела никакого логичного источника. Я ощупал свою пятку, а потом понял, что чувствую не только боль, а еще и горячую кровь, ощущение текущей крови, крови, покидающей рану.

Но никакой раны не было.

Я сказал Андрюше:

– Кажется, я развил свою эмпатию.

– Это хорошо, Арлен, – сказал Андрюша. – Эмпатия очень помогает нам в жизни.

– Нет, – сказал я. – Ты не понимаешь. Я чувствую, как тебе больно.

– Ты совсем эмпатичный. Я не такой эмпатичный.

– Физически, – сказал я. – Как будто я тоже поранил пятку.

Тогда Андрюша потянулся к своей ране и сильно надавил на нее пальцем.

– Чувствуешь? – спросил он.

Я чувствовал. Андрюша засовывал ноготь в рану и царапал, ощущение было невыносимое, мы оба сцепили зубы.

– Да.

– Да?

Наконец я сказал:

– Все, Андрюша, это лишнее.

Андрюша послушно убрал руку от пятки и принялся рассматривать красную каемку под ногтем, потом поднял ногу.

– Солнце ее обеззаразит.

Я сказал:

– У меня с собой зеленка.

И почувствовал солнечный жар на пятке, не жар горячего песка, а жар открытого солнца.

Я пошел к своей сумке, и чем дальше я отходил от Андрюши, тем слабее становилась боль. Словно натянутая между нами нить растягивалась, но все-таки не рвалась окончательно.

Эта нить была очень крепкая.

Когда я закончил обрабатывать ногу Андрюши (мы оба морщились от боли), то немедленно пошел к Максиму Сергеевичу, чтобы доложить о столь странном ощущении.

Максим Сергеевич сказал:

– Не разбираюсь в связи между симбионтами. Но звучит интересно, хотя и несколько неудобно.

Я сказал:

– Жорж и Эдуард Андреевич говорили нам, что такое может быть. Но что теперь делать? Так будет всегда? Я не понимаю.

– Все мы чего-то не понимаем и всю жизнь учимся, – сказал Максим Сергеевич. – Советую тебе обратиться к специалистам.

На обратном пути я хромал вместе с Андрюшей, а Володя и Боря над нами смеялись.

– Дрочер, ты теперь осторожнее со своим хобби!