Красная тетрадь

Спустя небольшое время, оседлав коня, он выехал на тракт, ведущий к Мариинскому прииску. К своему удивлению, почти сразу нагнал возок Опалинских. Дмитрий Михайлович сидел, откинувшись, словно на прогулке. Марья Ивановна торопила конюха:

– Скорее, Игнатий, скорей!

Хотел проскакать мимо, но отчаянный взгляд Маши остановил его. Измайлов придержал коня, приподнял фуражку.

– Зачем вы-то туда, Марья Ивановна? Это может быть опасно.

– Многие рабочие знают меня с детства, – губы Машеньки тряслись, но голос звучал твердо. – Может быть, я смогу остановить их.

– Чушь! – раздраженно воскликнул Измайлов. – Они пьяны, тревожны и разобижены. Тот, кто ушел к Вере Михайловой, боится тюрьмы и штрафов. Тот, кто не ушел, теперь жалеет об этом. Недовольны все без исключения.

– Но что же делать?! – почти прошептала Маша.

– Ответьте: вы будете возобновлять контракты или нет? – Измайлов буквально сверлил взглядом лицо лже-Опалинского. – Да или нет?

– Ну, это же нельзя решить вот так, на дороге, любезнейший…

– Сейчас, Сергей Алексеевич, сейчас!!! – заорал Измайлов и поднял коня на дыбы. – Хватит, дотянули! Если хотите избежать кровопролития, только сейчас!

– Се… Сергей Алексеевич? Что… что вы хотите…?

Машенька смотрела на Измайлова и не узнавала его. Куда делась нерешительность инженера, тихая речь, мягкая улыбка? В жестком, хищном оскале даже знакомая уютная щербинка куда-то пропала, словно новый зуб во рту вырос.

– На Мариинском и Новом будем, на Лебяжьем – нет, – быстро и решительно произнесла Марья Ивановна.

– Но, Маша… Мы же договорились… Нас просили… Мы… исправник… Откуда…?

– Андрей Андреич! – несмотря на больную ногу Машенька почти встала в движущемся возке и каким-то чудом сохраняла равновесие. – Скажите, как инженер! Можно Мариинский еще сохранить, если деньги туда, усовершенствовать все…

– Да! – кивнул Измайлов.

– Что я должна теперь…?

– Езжайте помедленнее! А еще лучше, вернитесь домой! – крикнул инженер и пустил своего коня в галоп.

Левонтий Макарович Златовратский вошел в гостиную в халате и шлепанцах на босу ногу.

– Метеоролог Штольц слыхал в трактире, что на Мариинском прииске опять беспорядки. Остяк Алеша третьего дня был в Егорьевске, о чем-то толковал с исправником, и прямо отсюда в тайгу уехал…

– Откуда ты знаешь про Алешу? – спросила Леокардия Власьевна. Она сидела в кресле и держала на коленях книгу.

– Светлана сказала. Она всегда все слухи собирает.

– А ты ее расспрашиваешь? Удивительное дело!

– Я думаю, надо ехать! – Левонтий Макарович решительно промаршировал по комнате, шлепая отстающими пятками шлепанцев. – Я должен…

– Чего ты должен? – Леокардия Власьевна отложила книгу, внимательно, исподлобья взглянула на мужа. – Успокоить разбушевавшихся рабочих? Не смеши людей. Взгляни на себя…

– Forma viros neglecta decet (мужам подобает небрежная внешность), – с достоинством ответил Левонтий Макарович.

– Речь не о небрежности, – легко перевела и возразила Каденька. – Ты просто жалок теперь. Ты ведь желаешь ее оборонить? Жребий так лег, что всегда найдется кому ее заслонить. Но то – не ты. Отступись и не роняй себя.

– Я все равно… – на глазах угасая, пробормотал Златовратский. – Fortuna comprobat hominis consilium (успех подтверждает правильность планов)…

Левонтий Макарович вышел. Леокардия Власьевна сочувственно прицокнула языком ему вслед и вернулась к книге. Беспорядки на приисках отчего-то более не волновали ее. Ей и самой это было странно, ведь вся молодость и зрелость прошла в борьбе за чьи-то права, против чего-то, мешающего, как она тогда полагала, прогрессу… Да полноте, что такое этот прогресс? Кто его видел? И зачем он, кстати, нужен – кто-нибудь может мне объяснить? И, главное, когда это она, неистовая Каденька, успела стать такой… равнодушной? Вроде бы еще совсем недавно, вот, кажется… до ареста Ипполита и отъезда Нади… все было иначе… А может быть, это и называется – старость?

Перед въездом в поселок Измайлов снова поднял уставшего коняшку в галоп.

«Потерпи, – прошептал он в напружинившуюся, потную от усилий шею. – Скоро все кончится.»

Мохнатый сибирский коняшка заржал и, словно догадавшись о чем-то, пробежал по главной улице поселка красиво, почти аристократично, – выгнув шею вбок и переступая ногами так, словно когда-то в петербургском манеже его обучали испанскому шагу.

К дверям конторы кто-то сноровистый уже принес две охапки хвороста. В руках у прилаживающегося рядом мужика показалась бутыль не то с водкой, не то с керосином. Измайлов соскочил с коня и точным, быстрым движением выбил бутыль. Она отлетела далеко в сторону и раскололась. Мужик раскрыл рот, провожая ее взглядом, а потом зачем-то стащил с головы шапку.

– Идите все к дому Веры Михайловой! К дому инженера Печиноги! – во всю мощь заорал Измайлов, надсаживая голос. – Видите меня? Слышите? Я от хозяев полномочия имею, и у дома инженера буду все объяснять и все вопросы решать! Идите все туда!