Красная тетрадь

Девочка с воем упала на мох и забилась в самой настоящей истерике, дрыгая ногами и без разбору колотя кулачками по земле и выступающим корням. Лежащий Бран вскочил и вздыбил загривок. Медб настороженно смотрела из кустов, но не приближалась. Матюша сначала растерялся, а потом кинулся к сестре, своим телом прижал ее к земле и завернул руки. Соня вырывалась и попыталась укусить брата за ухо, но Матвей был намного сильнее и держал крепко.

– Все! Все! Все! – вслух говорил мальчик.

Когда припадок минул, он не удержался и спросил:

– Соня! Чего это ты покатилась-то?

Соня ничего не смогла объяснить брату, хотя слова для этого у нее вполне отыскались бы. Но как это понять, если вдруг оказалось, что маму Веру она боится куда больше, чем диких братьев и сестер, пьяницу-отца и ужасных душегубов-разбойников?! Разве о таком можно сказать вслух?

– Ладно, Соня, – еще подумав, решил Матюша. – Не хочешь никому говорить, значит – не будем. Скорее всего, это все вообще ерунда. Но на всякий случай будем пока вместе ходить, и с собаками. А потом я про разбойников все разузнаю и тебе расскажу.

– Как это ты про разбойников разузнаешь? – прищурилась Соня. – Про них вообще никто ничего не знает! Даже пристав!

– Да уж как-нибудь соображу! – Матюша нахмурил брови и сделал важное лицо.

– Хозяйка, дома ли? – послышалось из сеней.

Задумавшаяся и с головой окунувшаяся в картины прошлого Вера вздрогнула. Филимон тяжело вскочил и выгнул спину.

Не вдруг вспомнив, что дома никого нет и даже прислуга отпросилась до вечера к родным в деревню, Вера встала и впустила в комнату егорьевского урядника Карпа Платоновича Загоруева, – рослого усатого дядьку, которому отчего-то всегда был тесен сшитый не по размеру мундир, и он в нем непрерывно ерзал и пожимался, стараясь устроить поудобнее врезающиеся в тело складки. Со стороны казалось, что он болен почесухой либо иной нервной или кожной болезнью.

Подав гостю кофею и сласти, Вера присела напротив, аккуратно сложив руки, глядела строго и без улыбки. Карп Платонович тоже молчал и знай ежился – Верин взгляд даже из полицейских и жандармских чинов держали немногие.

– С чем пожаловали, Карп Платонович? – спросила, наконец, Вера.

– Деликатное дельце выходит, Вера Артемьевна…

Вера знала за собой и сожителем множество «деликатных» дел, и, хотя и сожалела теперь об отсутствии Алеши, была, тем не менее, готова к любому разговору.

На главное подсудное дело, продажу золота в Китай, полиция явно не вышла. Иначе Загоруев говорил бы с ней теперь по-другому. А всякая мелочь… Вера уже прикидывала, сколько в избе денег, и хватит ли на взятку уряднику и, если понадобится, приставу – его начальству…

– Никанора Капитонова, каторжника, изволите ли вспомнить? – еще помолчав и поскрипев стулом, внезапно спросил Загоруев, внимательными и цепкими глазками ощупывая Веру, ловя ее первую реакцию.

– Помню что-то… – чуть помедлив, ответила Вера. Ее ослепительно желтый взгляд вдруг как бы потускнел, обернулся вглубь себя. Рука, лежавшая на столе, чуть заметно вздрогнула и потянулась к чашке. – Вроде бы это тогда было, когда Матвея… Матвея Александровича убили. Никанора обвинили, но доказать не смогли…

– Свидетелей, что он стрелял, предостаточно было! – веско сказал Загоруев. – Так ваше-то с ним знакомство…

– Моего с ним знакомства никакого не было! – резко ответила Вера и встала из-за стола, отошла к шкапу с одеждой. – Я его и видела-то всего пару раз…

– Пару раз? Где? Здесь? Когда? – быстро, словно стреляя короткими вопросами, спросил Загоруев.

– Нет, здесь я с ним вообще не встречалась, – Вера уже взяла себя в руки, и Загоруев понял, что момент истины минул, не принеся ему никаких ощутимых побед. Впрочем, у него в рукаве был еще один козырь. – Кроме того дня, когда бунт… Виделись мы мельком в Петербурге, когда я ему записки от госпожи передавала. Его хозяин – Дубравин Сергей Алексеевич, Никанор у него камердинером служил…

– Так у вашей хозяйки что ж – роман был с разбойником Дубравиным?

– Она полагала, что – роман, – усмехнулась Вера. – А он и думать о ней не думал. Я ее тогда предупреждала, но разве ж с ней сговоришь? Шестнадцать лет ей было, это тоже надо понять. А здесь она думала, что он погиб…

– Кто?

– Дубравин, кто ж еще? Это он уже спустя год после ее отъезда разбойником объявился… А до того – мертвым считался. Вы разве сами позабыли?

– Помним-с, помним-с, – сказал Карп Платонович и подвигал плечами, создавая комфорт подмышкам. – И стало быть, с той давней поры вы… того… с Никанором не встречались?

– Нет, да и каким же образом? – искренне удивилась Вера. – Он же на каторге, по приговору…

– Никанор Капитонов бежал с каторги два месяца тому назад, – внятно сказал Загоруев, и опять засверлил Веру своими мелкими темными глазками, похожими на проткнутые пальцем дырочки в черноземе. – И местонахождение его неизвестно… нам… то, есть полиции…

– Так я могу подсказать, – легко произнесла Вера, отвернувшись к окну и глядя, как молодая ворона сердито долбит забытый на заборе горшок.

– Как?! – Загоруев аж подпрыгнул на стуле, расплескав кофий.