Красная тетрадь

Дети приняли Алешу легко и сразу. Он умел понравиться им, смешно переваливаясь, ходил по избе на корточках вровень с их ростом, строил страшные и потешные рожи, качал обоих на ноге и разрешал ездить на себе верхом, изображая по заказу то Сивку-Бурку Вещую каурку, то медведя, то кабана, а то – ужасного лесного духа, который хочет утащить отчаянно визжащую Соню в свою берлогу, а Матюша, размахивая деревянным мечом, должен ее спасти. Мрачноватая по природе Вера, человек решительно неигровой, была рада возне детей с Алешей, так как умом понимала, что им, не по возрасту хорошо говорящим и много знающим, не достает как раз вот этого – визга, писка и шумной, бестолковой на первый взгляд игры.

Бран и Медб вели себя куда сдержанней. По совету Веры Алеша не пытался фамильярничать с ними и исподволь приучал полуволков к себе, саморучно наполняя их миски кашей, выпуская их гулять и тихо и ласково разговаривая с ними в свободные минуты. Постепенно звери привыкли к его присутствию и больше не поднимали губы и не морщили носы, когда он касался детей или приближался к Вере.

Поселок, прииск, Выселки и самоедские становища, прознав новость, затихли в испуге. От объединения колдовски спокойной, ничем непробиваемой Веры и жадного до денег, жестокого и безжалостного остяка ждали невесть каких, и потому особенно страшных напастей для приискового люда и окрестных самоедов.

Старшая дочь Алеши, Анна, промолчала, тупя взгляд. Темноликая хохотушка Варвара, дернув плечом и нимало не стесняясь присутствия Веры, спросила, не снимая с лица вечной широкой улыбки:

– А не боишься, отец, что она тебя, того, схарчит при случае?

– Теперь не боюсь, – серьезно ответил дочери Алеша.

На исходе второй недели мирного, почти семейного житья, Вера к приезду Алеши истопила баню, добавив в пар ежевичного кваса и кедрового пахучего масла в светильник. По русскому обычаю на первый пар ходили мужчины, но Вера легко уговорила Алешу пустить ее помыть детей. Когда дети были вымыты, их, распаренных, завернутых в льняные простыни, со слипающимися глазами, на руках отнесли в избу. Вера шла с распущенными волосами, в прилипшей к телу длинной рубахе, не скрывающей ни вершка ее зрелых, обширных форм. Алеша старался на нее не смотреть и быстро убежал в баню, хотя вообще-то, как и большинство инородцев, пристрастия русских ко столь странному времяпрепровождению не понимал совершенно. Мысль, что все это многосложное, почти ритуальное действо затевается лишь для того, чтобы отмыться от грязи, казалась ему совершенно абсурдной.

Однако, деваться было некуда. Да и много лет общения с Гордеевым и другими русскими сделали свое дело, Алеша смирился с некоторыми непонятными ему обычаями, в том числе и с баней.

Вздохнув вполовину груди, потому что горячий влажный воздух был ему тягостен и неприятен, Алеша осторожно разделся, начерпал в шайку горячую воду, обильно разбавил ее холодной, присел и стал плескать себе водой на плечи, грудь и живот.

Сзади послышались тяжелые, но мягкие шаги. Алеша вздрогнул и застыл, не решаясь обернуться.

– Уйди, Вера, прошу, – не поворачиваясь, проскрипел он. – Не надо этого. Все равно…

– Самоеды баню не понимают, – деловито сказала Вера позади него. – Это я давно знаю. Вы вообще-то по обычаю моетесь или как?

– Летом купаемся в реках, в озерах, а зимой – в чем пачкаться-то?

Вера гортанно засмеялась.

– Постели простынку и ложись на лавку, лицом вниз. Лежи и молчи, грязнуля, я все сама сделаю.

Вера стояла, закрывая выход, и Алеше не осталось ничего, кроме как подчиниться ее воле.

Березовый веник, Верины руки, сосновая ветка, горячая и холодная вода попеременно и восовокупе резвились на Алешиной спине. Стесняясь стонать, остяк тихонько покряхтывал, задыхался от дурманного пара и не чаял уже остаться в живых. Впрочем, философски думал он, чего ж на судьбу пенять – пожил немало и красно, теперь от Вериных рук можно и смерть принять…

Тем временем Верины руки развернули его на спину. Алеша мигом зажмурился от стыда и прочих, обуревавших его чувств.

– Взгляни на меня, – попросила Вера. – А после снова глаза закроешь. Так правильно будет.

Алеша открыл глаза и близко увидел большое Верино лицо с неожиданно темными глазами. Огромные груди тихо колыхались в такт глубокому и покойному Вериному дыханию. Против своей воли Алеша опустил глаза ниже. Всего остального тоже было много. Для старого остяка Алеши – даже слишком. Тело у Веры было белое, налитое и невероятно красивое.

– Насмотрелся? – с усмешливой лаской спросила Вера. – Вот теперь глаза закрой, и не гляди. А то как бы…

В последующие, неизвестно сколько продолжавшиеся по обычному счету времена Алеша, прекрасно осознавая, что грешит (помимо всего прочего он помнил, что даже у русских баня считается местом бесовским и нечистым), бессчетное число раз помянул Христа, а также всех богов и духов своего племени, даже тех, которых, казалось бы, забыл намертво и не поминал с детства.