Красная тетрадь

– Да. Да. Ты опять права. Ты всегда умней меня была, это я еще там, в Петербурге, уразумел…

– Тогда зачем же пришел?

– Ежели все другое невозможно, так… Освободиться от тебя хочу… Словно напасть грызет все эти годы. Вспомню, как мы с тобой, и…

– Освободиться? Убить?

– Убить тебя?! Нет, нет! Что ты говоришь?! – в голосе мужчины зазвучал страх. – Как подумать смогла? Ты – королевна…Еще красивее стала…

– Да? – усмехнулась Вера. – Где ж ты меня в тулупе разглядел?

– Да не сейчас. Я много на тебя глядел. И узнал много. Я уж давно тут, с лета. Не появлялся перед очами твоими, покуда всего не разузнал. Столько лет прошло… Да чего мне на тебя глядеть? В любую минуту глаза закрыть, и вот, ты передо мною, как живая…

Вера поежилась, хотя по спине под платьем стекал пот. Ей было странно и, пожалуй, неприятно думать о том, что все это время Никанор был рядом, следил за ее жизнью. Страха не было. Для чувства, которое она испытывала, не находилось слов. Снежинки таяли, обжигая и словно кусая за лицо.

– И как же ты хочешь… освободиться?

– Купить хочу, – прохрипел Никанор, словно давясь собственными словами. Его светло-голубые, с красными прожилками глаза страшно расширились, стали почти черными. Снег в бороде отчего-то не таял.

«Он безумен!» – подумала Вера и прикинула, как ловчее подать команду собакам и куда метнуться самой, чтобы наверняка уцелеть.

– Да что ж ты, Никанорушка! – с ласковой, спокойной укоризной сказала она мужчине. – Говорил, что все про меня спознал, а сам… Купить меня нынче нельзя, у меня у самой денег – девать некуда. И не только те, что Матвей Александрович оставил, я и сама неплохо зарабатываю… (об Алеше Вера решила не упоминать, чтоб лишний раз не дразнить гусей). Мне и деткам хватает, и на черный день есть что отложить…

От неожиданной ласки в голосе Веры Никанор замычал и согнулся в поясе, словно под сильным ветром.

– Слушай, Вера, меня, – с трудом справившись с собой, продолжал он. – Про твои и Алешины дела я нынче всю правду знаю. Вы песок и самородки за водку у рабочих скупаете и в Китай продаете. Но то трудно в обход Опалинских делать, да и опасно, и мало по вашим с остяком волчьим аппетитам выходит. Вам свои прииски нужны, чтобы дело с размахом наладить. Вы хотели Новый и Лебяжий прииски под себя купить, да Марья Гордеева из гордости продавать не хочет. И не продаст уж теперь, закроет вместе с Мариинским, когда пески совсем истощатся – и весь сказ. Золота на Ишиме немного – это каждый скажет…

– Так к чему весь сказ-то, Никанор? – Вера слушала внимательно, теперь мужчина не казался ей таким уж безумцем. Но к чему он клонит, разобрать не могла. – Разве у тебя или уж у Черного Атамана золотой прииск есть? В тайге припрятанный?

– Прииска нету. Да и как разбойникам им владеть? – серьезно отозвался Никанор, не почуявший в Вериных словах насмешку. – Но есть у нас, у меня то есть, нечто другое. Может статься, что и получше тайного прииска…

– Что ж это? – с любопытством спросила Вера.

– Коську-Хорька помнишь ли?

– Нет, а кто это?

– Коська-Хорек – бывший золотничник, пьяница и пропащий по сути человек. Но вот какая петрушка: талант к него к золоту в крови. Чует он его под землей, ну вот, как лисица – заячий след. Смекаешь? И еще: Коська – это в аккурат тот самый человек, который золото на месте Мариинского прииска и обнаружил. А потом Иван Гордеев у него все права обманом отнял, а самого Хорька в острог спровадил, чтоб уж и духу его не было. А Коська – ух, какой живучий оказался…

Никанор замолчал, внимательно глядел на женщину. На бледных щеках Веры появился румянец, желтые глаза зажглись тускловатым змеиным огнем.

– Ну, ну, рассказывай дале! Что ж ты замолчал? Где теперь этот Коська и отчего же он золото-то не ищет, коли у него к этому делу такой талант?

– Коська сначала хотел Гордееву отомстить, за свою-то поломанную жизнь (а было ли что ломать? – тоже ведь вопрос, хотя и по другому ведомству). Потом какая-то история случилась с ним, да с Марьей-то Гордеевой, она тогда еще совсем девчонкой была. А после того Коська, можно считать, умом повредился. Трезвым-то его боле и не видел никто много лет. Да и вообще, считай, человека не было. Едва не зверинским образом в тайге жил, в зимовьях, у самоедов в стойбище… Потом к Черному Атаману прибился…

– И что же – Атаман?

– Да ничего. Мало ли вокруг него всякого сброда? А Коськиной истории он, понятно, и не слыхал никогда. Гордеев умер, а то все столько лет назад было, что никто уж и не помнит…

– А ты?