Красная угроза

– Есть обоснованное подозрение, что мастера Баррагу убил чуд, – сухо произнёс Ортега. Выдержал короткую паузу, не дождался ответа и позвал собеседника: – Гуго?

– Я тут кофе пролил, – пробормотал капитан гвардии.

– Горячий?

– Горячий.

– Сочувствую.

– К счастью, на пол.

Ортега улыбнулся. А ещё через несколько секунд прозвучал ожидаемый вопрос:

– Вы позволите нам самим сделать вывод о причастности мага Ордена?

– Безусловно, – кивнул нав. – Ваши дознаватели могут посетить то, что осталось от лаборатории, и в любой момент.

– Я немедленно отдам необходимые распоряжения.

– Хорошо.

– И поставлю в известность великого магистра.

– Я понимаю.

Франц де Гир не был другом Тёмного Двора, но при нём отношения между Великими Домами стали гораздо теплее, чем при его предшественнике, и Ортега был уверен, что глава Ордена прикажет провести расследование самым тщательным образом.

* * *

Несокрушимая крепость Тёмного Двора, оплот великой Нави, с которой началась история Тайного Города – именно так любили называть Цитадель подданные князя, не желая вспоминать о том, что первыми на территорию современной Москвы явились разгромленные ими асуры. Штаб-квартира тёмных располагалась на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе и сейчас представляла собой широкое «сталинское» здание с большим внутренним двором, надёжно укрытым от любопытных глаз.

Таинственная и несокрушимая Цитадель.

Вопреки широко распространённому мнению, порядки в Великом Доме Навь царили отнюдь не армейские и далеко не суровые. Тёмные заслуженно считались самой сплочённой семьёй Тайного Города, никто и никогда не слышал, чтобы нав нарушил или хотя бы принялся обсуждать приказ князя или комиссара, зато они всегда демонстрировали невероятное единство, в котором не было места междоусобицам. Но при этом тёмные вели едва ли не самый свободный образ жизни среди всех семей Тайного Города. Навы часто покидали Москву, путешествовали, подолгу жили за пределами страны, но возвращались в Цитадель по первому зову лидеров семьи. Возвращались мгновенно, не задавая лишних вопросов.

В крепости каждому тёмному полагалось небольшое, на две комнаты, жилище, и сейчас Ортеге выпало осмотреть то, что принадлежало Барраге. Войти без приглашения и прикоснуться к осиротевшим вещам. Увидеть то, что старый мастер никому не показывал.

Ортега знал, что он войдёт и сделает всё, что должен, но у двери чуть задержался, прикоснулся пальцами к косяку и тихо проговорил:

– Ты был желчным, но умным, старый друг, ты понимаешь, что у меня нет выхода: я должен рыться в твоих вещах, чтобы выйти на след убийцы. Прости меня, Баррага, и прими клятву: что бы я ни нашёл, я использую это лишь для поиска преступника. Если же я наткнусь на твою личную тайну, она останется твоей личной тайной.

Ортега прекрасно знал, что за чертой смерти нет ничего, кроме пустой темноты. Нет суда. Нет наказания. Нет ничего. Баррага ушёл безвозвратно, но Ортега всё равно попросил у него и прощения, и разрешения – из уважения.

Закончив короткое обращение, Ортега вскрыл замок, вошёл в первую комнату и огляделся так, словно оказался в ней впервые. Ведь сейчас помощник комиссара был на работе и действовал соответственно: отставив эмоции и полностью сосредоточившись на поиске улик.

– Баррага, прошу, расскажи, во что ты ввязался…

Жилище мастера големов оказалось скромным, что, впрочем, было свойственно навам. Подданные князя не чурались роскоши, однако относились к ней прагматично, как к набору услуг и предметов, делающих жизнь комфортнее. И только. И потому за тысячи и тысячи лет доступа к невероятному богатству навы не превратились в изнеженных сибаритов, разглядывали мешки с золотом с той же холодной отстранённостью, что и мешки с навозом. Они знали цену богатству, но оставались над ним.

А в своих маленьких комнатках прятали самое дорогое, то, что нельзя было потерять ни при каких обстоятельствах. Вещи, которые не имели ценности в золоте, но были бесконечно дороги их обладателям.

И первое, что увидел Ортега, была очаровательная нефритовая статуэтка таррэнской школы. Изящная, как дождевая капля на лепестке орхидеи, но при этом – с изъяном: правая сторона статуэтки оплавилась после удара «Эльфийской стрелы». Магическая молния прошла рядом, только задела статуэтку, повредила, но не уничтожила, и поэтому Баррага взял её с собой в Тайный Город и хранил уже много тысяч лет.

Статуэтка была единственным предметом, который мастер сумел отыскать в груде камней, в которую люды превратили его дом. Давно. В те времена, когда великая империя Тёмного Двора горела в своей последней войне. Таррэн тогда погиб полностью, возродить школу оказалось некому, но навы продолжали наслаждаться искусством древних мастеров.

– О чём ты думал, глядя на неё? – прошептал Ортега, проводя пальцами по совершенной статуэтке. – Что ты видел?

Горящий Уратай? Смерть князя? Изгнание?

Или время, когда был счастлив?

О чём напоминала старику раненая статуэтка мёртвой школы?