Красная улица

— Вот негодяй, — вдруг ругнулся Конищук, — сидит, как на именинах! Еще и биноклем поблескивает верст на десять. Подожди, я дам тебе прикурить… Наблюдатель называется!..

Конищук огрел кнутом лошадь — видно, не терпелось отругать беспечного партизана. А наблюдатель слез с дуба и побежал навстречу подводе. Лицо его сияло, как надраенный пятак.

— Николай Парамонович! — крикнул громко, будто расстояние между ними верст в пять. — В Москве состоялся парад на Октябрьские! Войска прошли! Сталин выступал! Сказал — будет и на нашей улице праздник…

Конищук стремительно соскочил с телеги, вплотную подошел к партизану, спросил напряженным голосом:

— Откуда тебе известно?

Партизан развел руками:

— Все точно, товарищ командир… Наши ребята перехватили на дороге подводу с двумя полицаями. Они говорили — по радио услышали случайно.

Дядя Коля обнял наблюдателя.

— Спасибо, Андрей. За это прощаю тебя, что сидел на дубе, как аист.

С лесной дороги свернули на узенькую просеку — на ней уже виднелись следы от колес. Откуда-то потянуло дымом, и Спиридон заволновался. Сейчас он увидит настоящий партизанский лагерь, о котором столько мечтал по дороге.

То, что он увидел, до того разочаровало его, что он не удержался и хмыкнул.

— Что, не по нраву наши хоромы? — повернулся к нему Конищук. — Мы только начинаем… Ничего, обживемся, сколотим отряд побольше — и такие хоромы построим!..

Спиридон не слишком доверчиво кивнул головой. Возможно… А пока что между деревьями стояла одна-единственная большая хибара, крытая камышом. Рядом с хибарой в двух ведрах, висевших на перекладине между двух столбиков с развилками, что-то булькало и приятно пахло. Возле ведер хлопотал раскрасневшийся у костра усатый дядька.

Спиридон поел вволю партизанской каши, запил ее чаем, настоянным на душице.

Конищук повел гостя в хибару. В ней было сумрачно. Спиридон разглядел в углу двух мужчин, спящих одетыми. Рядом с ними лежали винтовки.

— Они с задания вернулись, — громко объяснил Конищук. — Не бойся, не разбудим. Ребята двое суток не спали, так сейчас хоть из пушки пали…

— А почему они одеты и с оружием?

— Такая наша судьба партизанская. Чуть ослабишь пояс, обнимешь винтовку, как маму родную, и ложишься в чем стоишь… Ты тоже отдохни. Можешь раздеться. Разрешаю.

Конищук ушел. Спиридон и не подумал раздеться.

В хибаре пахло сеном, прелой листвой, потом, влажной землей. Никогда он еще не чувствовал себя так легко и привольно с тех пор, как началась война.

Кто-то дернул его за ногу. Спиридон открыл глаза.

Возле него стоял мальчишка. До того рыжий, что казалось, голова горела пламенем.

— Ну и мастак же ты дрыхнуть, — покачал своей копной мальчишка. — Можно подумать, что с задания вернулся.

Спиридон хотел было рассердиться, но мальчишка как ни в чем не бывало протянул руку и миролюбиво сказал:

— Я Семка, а тебя как звать?

— Спиридоном. — Поглядел на Семку и обомлел — на боку у него настоящий наган.

— Ты где взял?

Семка небрежно похлопал по кобуре.

— Было дело… Раздобыл, одним словом… Хочешь, пойдем в долину постреляем?..

— Пошли…

По дороге Семка признался:

— Наган я не сам раздобыл — Павло Лазин подарил. Он меня родственником называет, потому что тоже рыжий…

В долине были такие заросли, что даже трава не росла, только седоватый мох расстилался под ногами.

Семка достал из кармана белый лоскут, прицепил его к сучку. Отсчитал двадцать шагов, вытащил наган, долго целился, зажмурив один глаз и высунув кончик языка. Резко, неожиданно грянул выстрел. Семка, опустив наган, бегом бросился к мишени.

— Есть, есть! — закричал он, радостно приплясывая на месте.

Потом взял наган Спиридон.

…На третий день в отряд пришел Ваня Куц. Обрадовался и удивился, увидев Спиридона.

— Ну ты молодец! Как заяц проскочил!

— Да ну… — Спиридон сомкнул губы, чтобы не улыбнуться от радости. — А тебя где носило?

— Попал в облаву в Рожищах. Пришлось прятаться в погребе у своего давнишнего знакомого Никиты. Эх, и соскучился я по тебе, — вдруг обнял он Спиридона за плечи, поглядел на него своими васильковыми глазами. — Столько передумал, если бы ты знал! То волки на тебя напали, то полицаи схватили!.. Слышишь, назад пойдем вместе…

…Ваня и Спиридон уже миновали Гриву, а Семка не отставал. Спиридону тоже не хотелось расставаться с этим мальчишкой. Он спросил:

— А где твои родители живут? Может, загляну по дороге, передам им привет от тебя.

Мальчишка зажмурил глаза, как будто в лицо ему ударил свет. А когда открыл, в них стояли слезы…

Семья их жила в Маневичах. Отец был портным, в местечке о нем говорили: «Абрам даже старика в такой костюм оденет, что за него семнадцатилетняя пойдет!» Он и сына своего приучал к портняжеству. А Семке хотелось стать учителем. Все благие намерения перечеркнула война. Собраться собрались, чтобы выбраться из местечка, а уехать не успели… Вечером к ним ворвались в дом. Это были немцы. Утащили все ценное, а самих упекли в гетто. Через неделю погнали на расстрел. Мама несла на руках трехлетнюю сестренку, а он шел рядом с отцом. По обочинам молча стояли люди. Вдруг с тротуара кто-то цепко схватил Семку за руку, толкнул во двор…