Красная Волчица

Ни шума, ни звука. Только голубоватый свет из окошка Андерсонов. Леденящий холод проник от земли сквозь кожаные подошвы и принялся грызть пальцы.

Ничего. Но, кажется, кто-то проскользнул мимо окна.

Он поймал себя на том, что не выдыхал уже целую минуту. Часто и поверхностно задышал, на глаза навернулись слезы.

Поганое дерьмо, подумал мальчик, какое тупое и поганое дерьмо.

Он перестал рассуждать, преодолел страх и вслепую двинулся к своей двери. Во дворе, как всегда, была непроницаемая темнота, но он отлично знал, куда старик Андерсон кладет свои железные штуковины, и удачно проскользнул между этими подводными камнями.

Он рывком распахнул входную дверь, включил яркую стопятидесятисвечовую лампу, висевшую на площадке на мокрых проводах. Дрожа всем телом, с трудом отыскал в кармане ключи. Дверь захлопнулась, и он в ту же минуту сильно захотел отлить. С тихим стоном вбежал в туалет и поднял крышку унитаза.

Он закрыл глаза и немного всплакнул, когда теплая струя ударила в чашу унитаза. После этого натянул трусы, оставив спущенными брюки, и сел на унитаз. С протертого до блеска коврика ему дружелюбно улыбались подсолнухи.

Да, он стал пугливым, как годовалый младенец. Он похихикал над собой, он же никогда в жизни не боялся темноты.

Он медленно встал, спустил воду, ополоснул руки и рот. Сегодня вечером он не смог заставить себя почистить зубы. Он стряхнул с ног спущенные штаны, взял их в охапку и пошел в свою комнату.

На его кровати кто-то сидел.

Откуда-то явилась шальная мысль, но он не поверил ей, несмотря на то что ясно видел все собственными глазами.

На его кровати сидела какая-то тень.

Руки мальчика опустились, одежда упала на пол. Он попытался вскрикнуть, но голоса не было. Тень медленно зашевелилась, встала и направилась к нему, заполняя собой всю комнату до потолка.

Мальчик испустил жуткий вопль, эхом отдавшийся от стен, повернулся и попытался убежать. Отзвук крика стих, цвета поблекли, картина стала грубозернистой. Он метнул взгляд в сторону ослепительно освещенной прихожей, увидел, как его собственная рука промелькнула перед глазами, почувствовал, как точка опоры переместилась из-под одной ноги под другую. Ему вдруг перестало хватать воздуха, дверной проем прихожей стремительно приближался, опрокидываясь. Рука в липкой перчатке схватила его за лоб, другая — за левое плечо. Лампа в прихожей ярким бликом отразилась от какого-то блестящего предмета.

Воцарился хаос, в мозгу раздался нестерпимый вой, по груди потекла теплая жидкость.

Одна мысль, последняя, яркая и отчетливая.

Мама.

13 ноября, пятница

Ночной поезд мерно стучал и покачивался на стыках, не прекращая своей монотонной песни. В купе первого класса без сна лежал мужчина и смотрел в окно, изо всех сил стараясь различить контуры древесных крон на фоне черного неба. Боль пробивалась сквозь морфийный дурман, мешала дышать.

Он с трудом приподнялся, сунул руку под подушку, достал из несессера еще одну таблетку и проглотил ее, не запив водой. Лекарство начало действовать еще до того, как таблетка упала в желудок, во всяком случае, мужчина успокоился.

Мысленно он вдруг оказался в детском палаточном лагере близ Пайялы, вновь увидел тысячи людей, сидящих на деревянных скамьях, ощутил запах мокрой шерсти и опилок. Человек с кафедры что-то громко вещал в микрофон по-фински, потом другой переводил речь на шведский, голоса их звучали нескончаемо, интонации то падали в глубину, то взмывали к небесам.

Поезд резко затормозил и остановился на какой-то станции. Мужчина прижался лицом к окну и оглядел платформу. Лонгселе.

Лонгселе?

Его охватила страшная паника, господи, он же едет совсем в другом направлении! Он всплеснул руками, оторвал голову от синтетической подушки и задышал прерывистыми толчками.

На юге, подумал он. Он находится на юге, недалеко от Онге.

Он снова улегся на полку, поморщился от собственного запаха, потрогал стоявшую в ногах матросскую сумку, откашлялся. Поезд дернулся перед тем, как тронуться. Он посмотрел на часы. Пять шестнадцать.

Нет никаких причин для тревоги. Все идет как надо. Он был в пути, невидимый и неуловимый, как тень. Он сам выбирает, куда ему ехать, он может свободно мыслить в этом несвободном мире. Он сам решает — возвратиться или исчезнуть.

Он предпочел вернуться в палаточный лагерь, его манило к образам пыльным, проржавевшим от времени, бледным и поблекшим, но очень отчетливым.

Одна пара проповедников сменялась следующей, каждое выступление начиналось цитатой из Библии — пара страниц по-фински, потом перевод на шведский, толкование, анализ, личные признания и исповеди: «Я переживал трудные времена в юности, мне чего-то не хватало в жизни, и я искал спасения во грехе, я пил алкоголь, путался с порочными женщинами, я украл часы у собственного друга, но в этой подлой жизни я повстречал братьев по вере, и в мою жизнь вошел свет Иисуса Христа, ибо мой брат посеял в моем сердце высокое семя». Он лежал в купе, слушал эти рассказы, испытывая боль и страх, торжество и благодарность.