Красная Волчица

Он приехал сюда, чтобы вернуться домой, чтобы воссоединиться с семьей. Он немногого ждал от страны и ее пейзажей, слишком хорошо он понимал, как капиталистические хозяева перемалывают народную культуру и инфраструктуру. Радость встречи с домом была вдвойне радостной, так как оказалась неожиданной — добротные дома, заснеженные улицы, близость неба и законченность хмурых сосен и елей. Изменения воспринимались спокойно, он знал, что благосостояние людей улучшилось за время его отсутствия.

Он отправился на улицу, где когда-то жила его девушка, к веренице убогих лачуг с холодной водой и удобствами во дворе, и засомневался — правильно ли он идет? Сориентироваться было не так-то легко. Окрестности Карлсвика изменились так, что он их не узнавал. На пустоши за деревней, где густо росла черника, в которой они летом шестьдесят девятого резвились с Кариной, пока не угодили в муравейник, горделиво возвышалась бело-синяя стеклянно-металлическая коробка самого большого в Северной Европе крытого зала, где проводились футбольные матчи и коммерческие выставки. Ему были чужды такие хвастливые потуги.

У речки, где они с Кариной гуляли между лесным складом и лесопильной биржей, построили четырехзвездный кемпинг с туристическим поселком, в котором он теперь поселился.

В холодном зимнем воздухе он ощутил влагу от еще одной речки, с шумом бегущей в сторону Боттенвика, увидел город, протянувшийся вдоль противоположного берега, остатки лесопильного завода, стоявшего у самой кромки воды. Интересно, что от него осталось? Сбрасывают ли и теперь сосны в воду с крутого песчаного берега?

По-прежнему легко и пружинисто он подошел к реке по отчетливо скрипевшим подмосткам, покрытым толстым слоем льда, смешанного с гравием и хвоей. Настил был прочным, перила солидными, дома, теснившиеся вокруг, были ему совершенно незнакомы.

Все было подновлено и отремонтировано в прихотливом вкусе всесильной культурной элиты и высших чиновников. Многие дома рабочих сохранили свой оранжевый или охристо-желтый цвет, но, приглядевшись, он понял, что стены обшиты цветным пластиковым сайдингом. Белые резные украшения четко выделялись на фоне синевато-серых красок зимнего дня. Прямые пластиковые стеклопакеты кричали о дорогом внутреннем убранстве домов. Вместе с детскими площадками, красочными качелями — обманками старой, вновь обретенной любви — тщательно выметенные крылечки придавали всему месту вид фальшивой упадочной лихости.

Здесь было пусто и мертво. Он услышал собачий лай, увидел крадущегося по сугробу кота, но сам Карлсвик уже не жил, он стал функциональным зеркалом, отражавшим жалких людишек, поселившихся здесь и считавших себя счастливчиками.

Он задержался на этой мысли, напомнив себе, что жизнью обычных людей всегда распоряжался крупный капитал — как тогда, так и теперь.

Он вышел на Диспонентвеген и тотчас узнал ее дом с красным, как губная помада шлюхи, фасадом. Взгляд его автоматически уперся в ее окно на втором этаже. Зеленые горбыльки окон, на крыше похожая на исполинское насекомое телевизионная антенна.

Его девушка, его дорогая Красная Волчица.

Женщины всегда считали его застенчивым и неуверенным в себе любовником, и только с Кариной он чувствовал себя величественным. С ней любовь возносила его на вершины, оставлявшие далеко внизу пошлую эротику. Эта любовь была чудом. С ней и ее друзьями он создал себе настоящую семью, и все прошедшие годы, все прошедшие секунды она вечно пребывала с ним.

Она не захотела с ним говорить.

Когда он разыскал Карину, она его отвергла. От обиды горело лицо. Как она могла, она, которая была для них сияющей путеводной звездой? Она выбрала себе это гордое имя, когда группа решила именами подчеркнуть свои северные корни, они ведь были коммунистами из края волков. Хотя они и считали себя частью китайского народа, ничто не мешало им лишний раз подчеркнуть, что борьба за свободу не знает национальных и государственных границ.

Но она соблазнилась фальшивой сладостью власти, повернулась к нему спиной, и вот теперь он поворачивается спиной к ее родному дому и оставляет его навсегда. Он пошел назад, к кемпингу. Добравшись до места, он остановился на площадке, оперся локтями на перила и принялся смотреть на чахлые сосны.

Он задержал взгляд на сером фундаменте развалин первого в Норботтене металлургического завода, взглянул на острые трубы, торчавшие из-под снега, на искореженные остатки тщетных человеческих попыток сотворить свою судьбу.

История металлургического завода была короткой и бурной. На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков здесь работало много сотен людей. Металл выплавляли из обогащенной руды, крупные залежи которой обнаружились в этом лене. Руду добывали в окрестных деревнях, и кто мог знать, что она так быстро закончится.

Хозяева, пришельцы из Центральной Швеции, купили завод сразу после Первой мировой войны, уничтожили машины, оборудование, продали жилища рабочих, а сам завод в буквальном смысле слова взорвали, подняв на воздух.

Для них это было в порядке вещей — взрывать других, но не себя.