Красная звездочка

— Меня зовут Фёдор Антонович Сырояров, — сказал хозяин квартиры, поворачивая ключ в замке, — а вас, скажите пожалуйста, как зовут?

— Нас зовут Светлана, — смутившись, ответила я. — Видите ли, у нас с мамой одно имя на двоих. Поэтому маму зовут Света, а меня — Лана. Получается Светлана.

— Прекрасно! — воскликнул Фёдор Антонович, замок щёлкнул, и дверь сама собой отворилась.

— Проходите, проходите! — пригласил старичок и потопал в своих рыжих сапогах прямо в кухню. Неудобно же оставлять продукты в коридоре! Я пошла за ним.

На газовой плите стояли беленькие кастрюльки и красный пузатый чайник. Забавный чайник, у него на боку кот нарисован.

Я незаметно на другой бок заглянула — так и есть, там мышь сидит. Кухонное полотенце пристроилось на деревянном носу вороны, прикреплённой к стенке двумя гвоздиками-цветочками, а у вороны поменьше нос был не занят. На него я и повесила сетку.

Так, дорогой Фёдор Антонович Сырояров, до свиданья, я пошла. Мне пора. Меня бабушка ждёт. Я так и сказала:

— До свиданья, меня бабушка ждёт.

Но Фёдор Антонович за руку меня ухватил, крепко схватил, не пускает. Такой вроде бы сухонький старичок, а сила есть!

— Нехорошо из гостей без чаю уходить. Видишь, какой у меня замечательный чайник!

Одной рукой меня держит, а другой чайник мне показывает. Что я, чайников не видала, что ли? Смешно прямо. Ну, кошка на чайнике, ну, мышка. А в середине-то обыкновенный кипяток!

— Мне очень хочется с тобой, Лана, чайку попить, — просительным голосом говорит Фёдор Антонович. Мне даже неудобно стало. Взрослый человек, а просит, как маленький. Видно, ему скучно одному живётся. Ну что уж тут поделаешь! Всё равно задержалась, ещё немножко задержусь. Не обижать же старика.

И я осталась. Сырояров обрадовался, засуетился, стал доставать какие-то пакетики, мешочки, все это сыпать в маленький чайничек. Как я поняла, готовил необыкновенную заварку. И запахло в кухне лесом, травами, вот-вот соловьи запоют.

— Сейчас, сейчас, — приговаривал хозяин, колдуя над маленьким чайничком. — Пойди, пожалуйста, Лана, в комнату, там в буфете, в правом ящике, возьми чайные ложечки. Красивые такие, серебряные.

И я пошла в комнату.

Комната как комната. У стены стоит сооружение из стекла и красной фанеры, наверное, это и есть буфет. Посуда в нём. Столик низенький, вроде журнального, но из толстых досок, пожалуй, занозу можно загнать, если рукой по нему провести. Кожаное кресло. Кожа в пятнах — протёрлась от старости. Чудной коврик на полу — весь из маленьких кусочков материи, заплатка к заплатке пришита. Это сколько же времени надо, чтобы из таких крохотуль ковёр сшить!

Именно тут подняла я глаза и увидела картину.

В первое мгновение я приняла её за окно, выходящее совсем на другую улицу. Но потом сообразила, что это никак не может быть окном. Там была зима. Засыпанная снегом улица. Едва подошла поближе, оттуда подуло холодным ветром, даже волосы зашевелились. Протянула руку — стекло. Вернее, что-то похожее на стекло, но если сильнее нажать — поддаётся, как хорошо надутый воздушный шар. Странная картина была в широкой блестящей раме. Пока разглядывала раму, на улице — там, за стеклом, появилась девочка. Нагнулась, что-то поднимает, сейчас обернётся… До чего же всё в ней мне знакомо, только не могу припомнить, откуда! Сейчас увижу её лицо и…

— Где же ложечки? — окликнул меня из кухни старик.

Только на минутку оторвала взгляд от картины, разыскивая ложки, как стекло подёрнулось туманом, и всё исчезло.

— Что за необыкновенная картина у вас на стене? — спросила я Фёдора Антоновича, входя с ложечками в кухню.

— Терпение, мой друг, — непонятно ответил он. — Давай-ка чай пить.

Заварка тоненькой золотистой струйкой текла в большую чашку с толстыми белыми стенками. По ним плыли голубые лебеди.

Всё в доме у этого странного старика было непривычным. Вот он положил мне кусочек сахару в чашку и посмотрел вопросительно своими светло-голубыми глазками, запрятавшимися под рыжими лохматыми бровями:

— Хватит, надеюсь?

Уж совсем бы не клал! Я вообще-то сластёна, в чай кладу три-четыре кусочка. Правда, мама ругается, говорит, что зубы будут от сладкого болеть. Они у меня один раз всего болели. Когда я почти целую вазочку конфет съела. Но не подумайте, что от жадности, — соседскому Антону назло. Он к нам в гости пришёл со своими родителями, попробовал одну конфету и говорит:

— Совсем невкусные. Вот папа из Германии привёз конфеты, так это класс!

Так я ему показала класс: пока гости разговорами занимались, кучу конфет съела, уверяя, что вот это конфеты! И ещё сказала Антону, что из-за границы нам тоже один знакомый конфеты привез, они никому не понравились, так и засохли!

Я почему-то разозлилась на Фёдора Антоновича. Давай чай пить, давай чай пить, а сам сахару пожалел!

— Тебе бутербродик сделать? — ласково спрашивает старичок и отрезает тоненький ломтик хлеба, а на него кладет совсем прозрачную пластиночку сыра.

«Ничего себе угощенье!» — мрачно думаю я и решительно вспоминаю про бабушку. А Фёдор Антонович собирает оставшиеся на столе крошки и… ссыпает их себе в рот!