Красно-коричневый

Огонь охватывал беленые доски макета. Внутри звучали редкие выстрелы. Из разбитых проемов наружу стали выскакивать солдаты. Выстраивались двумя цепями, образуя коридор, вниз по лестничным маршам. И в этот коридор стали выходить защитники, вереницей, с поднятыми руками. Кидали автоматы к ногам победителей.

Подкатывали тяжелые зарешеченные фургоны. В них подсаживали пленных защитников, поддавали им прикладами и сапогами. Набитые фургоны, урча, медленно отъезжали, скрывались в сосняках.

Сквозь урчание моторов, редкие хлопки холостых выстрелов Хлопьянов услышал слабое нестройное «ура». На трибуне, где восседал президент, аплодировали и кричали. Хлопьянов в бинокль видел, как Ельцин салютует, выбрасывая вверх кулак. Свита рукоплескала, кричала «ура».

Хлопьянов сквозь синеватые окуляры видел мясистое лицо, рыхлый нос, белые, расчесанные на пробор волосы. И вдруг снова почувствовал, что хочет его убить. Вогнать пулю в надбровную складку, чтобы рванула кость, пробуравила мозг, достигла затылочной кости, срикошетила об нее и стала носиться внутри, стуча в черепную коробку, кромсая мозги, отражаясь от стенок, наполняя череп слизью и сукровью.

Это желание было столь сильным, что он посылал зрачками истребляющий ненавидящий луч, ожидая, что он достигнет и сокрушит президента. Но тот покидал трибуну в окружении свиты. Шел к длинному, похожему на жужелицу лимузину. И кортеж, разом брызнув огнями, умчался.

– А теперь буль-буль до потери пульса! – зло смеялся Каретный.

Пожарные машины тушили горящий макет. Поливали блестящими струями. Солдаты устало обходили баррикаду, подымали с земли флаги и автоматы.

– Что скажешь? – Каретный спрашивал, словно был хозяином недавнего зрелища, и хотел узнать, угодил ли своим представлением.

– Зачем это все? – Хлопьянов смотрел ему прямо в глаза, веселые, умные, отражавшие сосны и небо, и что-то еще, металлическое и жестокое.

– Что «зачем»?

– Зачем мне все это показали?

– Ну как «зачем»? Видишь ли… – Каретный пробовал начать издалека, но Хлопьянов его перебил:

– Зачем две недели следуешь за мной по пятам? Зачем выслеживаешь мои связи и мои контакты? Зачем притворился случайным встречным, разыграл ту встречу в палатах и тут же пригласил меня на мерзкое сборище, куда постороннему вход заказан? Зачем показал атаку на офис, пытку несчастного клерка? Зачем познакомил с Марком? А эта квартира с видом на правительственный проспект – стрелковая позиция, снайперская ячейка, если иметь в виду президентский кортеж! И, наконец, зачем показал все это сегодня? Не боишься, что найду дорогу к Хасбулатову и расскажу ему об увиденном? Ты знаешь мои симпатии, знаешь, кого люблю и кого ненавижу! Тем не менее, делаешь вид, что мы друзья и союзники! Настало время спросить, – зачем?

Лицо Каретного, минуту назад ироничное, покровительственное, с блуждающей улыбкой, смеющимися зеленоватыми глазами, вдруг изменилось. Казалось, дрогнула и сместилась голографическая пластина, и возникло другое лицо, яростное, бледное, с набрякшими желваками и венами, бешеными зрачками, дрожащими, бурно дышащими ноздрями.

– Да, я хочу тебя использовать! Да, я слежу за тобой! Использую твое стремление к оппозиции! Знаю твое устройство, твой дотошный нрав! Уверен, ты встроишься! Не к Зюганову, так к Стерлигову! Не к Анпилову, так к Баркашову! Добьешься того, что тебе поверят, воспользуются твоими способностями! Пустят в свои ряды!

– Зачем тебе это?

– Хочу, чтоб ты им рассказал! Все, что видел и знаешь! О том, что готовится путч! Что их хотят перебить! Задействованы силовые структуры! Готова спецпропаганда! Сконцентрированы огромные силы! Здесь, в Москве, и в провинции, и за пределами России! Запад дал согласие! Он станет спокойно смотреть, как в Москве будут стрелять и вешать! Кое-что ты уже увидел! Остальное тебе покажу! Хочу, чтобы ты пошел к Руцкому и рассказал ему обо всем!

– Но тебе-то зачем? Ты ведь служишь алкоголику!

– Ты не допускаешь мысли, что я его ненавижу? Что я, как и ты, патриот России. Волею случая оказался в этой шайке. Пользуюсь нашим знакомством, чтобы послать сигнал Руцкому! Я знаю Руцкого по Афганистану. Пили вместе в Баграме. Это я отправлял его на реализацию разведданных, когда его сбили в первый раз. Я вытаскивал его из-под душманских пуль. Я давал ему информацию о целях, когда он ушел к пакистанской границе и его сбили «фантомы». Я посылал разведку на поиск, добывал сведения о его пленении, договаривался с полевыми командирами. Я нашел концы к пакистанской разведке, когда Руцкой сидел в земляной тюрьме, и его должны были расстрелять. Я лично отбирал в Кабуле, в тюрьме Поли-Чархи, захваченных пакистанских агентов, которых потом на него обменяли. Он должен меня помнить! Я сочувствую ему! Я его сторонник и друг! Ненавижу Ельцина, этот кусок тухлого мяса! Не прощу ему разрушения СССР! Не прощу передачу России под контроль американцев! Обещай, что пойдешь к Руцкому!

Хлопьянов был в смятении. Верил, не верил. Хотел понять, кто перед ним, лицедей и умный противник или тайный товарищ и брат.