Красно-коричневый

– Ну как? – придвинулся к нему Хозяин, жадно вглядываясь в Хлопьянова, словно искал не признания, а признаки страдания. Не желал пропустить ни единой конвульсии, ни единого стона, ни одной струйки крови, бегущей по мокрому телу. – Вы напрасно обрекаете себя на мучения. Скажите, где документы, куда вы отправили свою подругу, и мы сразу же вызовем врача, окажем вам помощь.

Его тело страдало все разом, как огромная, распиравшая во все стороны боль. Страдали отдельные органы – расплющенные печень и почки, вспоротая на груди кожа, раздробленная пулей нога, источая свою отдельную особую боль. Болела каждая кровинка, каждое кровяное тельце, ужасаясь общему, охватившему тело страданию. Он весь ухал, грохотал, звенел болью, как жуткая звонница с навешенными колоколами боли. Он был звонницей и колоколом. Окровавленный, в ремнях, качался в проеме.

Он понимал, что страдания будут длиться, и единственный, кто может избавить его от страданий, были его мучители, обступившие его. К мучителям должна быть обращена его мольба, его страстный зов о пощаде, его ищущие глаза, чтобы больше не сверкал в пухлых пальцах Васюты маленький хромированный ножик, чтобы смуглая рука Каретного больше не тянулась под мышку к пистолету. Страшными усилиями, через слезы и стоны, он удерживал себя от этой мольбы. Побуждал себя смотреть на вялые розы, на жестяное ведро, на длинную полосу утреннего холодного солнца.

– Видит Бог, не хочу твоей смерти! – Каретный сменил Хозяина. – Ты мне интересней живой. С удовольствием посидел бы с тобой в каком-нибудь уютном баре. Повспоминали бы, как выводили танковый полк из-под Шинданта. По пути у доброй трети машин перегрелись моторы, и мы брали на трос. Но это как-нибудь после. А сейчас ты мне должен сказать, где кейс. Куда ты отправил женщину.

У Каретного на сером небритом лице проступал белый хрящ переносицы. Углы губ побелели, словно в них засохла известь. Казалось, под человечьим обличьем таится другое – птичье, рыбье, черепашье.

– Скажи, куда отправил женщину с документами.

– Мразь! – простонал в ответ Хлопьянов.

Каретный выхватил пистолет, сунул ему в плечо и выстрелил, вырывая сустав, выбрасывая вместе с пулей струю твердой крови, костяную крошку, шмоток живых волокон. Хлопьянов стал умирать, но блокирующий механизм остановил сердце, погасил сознание, выдавил из орбит глаза, и вместо смерти он увидел сверкающий ротор шагающего экскаватора, который на огромной штанге врубался в пласт, поддевал и крошил его отточенными зубьями, и из черной кровавой дыры, где прошелся ротор, вылезали страшные хари, перекошенные морды, чавкающие клыки, и среди этих харь дергалось лицо Каретного, мелькали Хозяин и Васюта, и снова хари, кровавые морды, красные, из слизи и слюны пузыри.

– Ты меня слышишь? – его снова окатили водой, задели лоб железным ведром. И он, захлебываясь, продрался сквозь бред. Завалил на спину голову с выпуклым клокочущим горлом.

– Ты слышишь меня? – Каретный, захватив в кулак его волосы, тянул к себе его голову. Пальцем приподнял ему веко, заглядывая в красный, с лопнувшим сосудом глаз, в блуждающий черный зрачок. – Где документы?

И Хлопьянов, видя сквозь раздвинутое веко близкие пальцы и за ними склоненное к нему лицо Каретного, не умея больше шевелить губами, выговаривать и выталкивать слова, одними зрачками, стекленеющим немигающим взглядом произнес:

– Убью…

Из глубины его ожившего сверкнувшего зрачка вдруг ударили страшные истребляющие калибры – гладкоствольных реактивных «Ураганов», ревущих самоходных «Гвоздик», НУРСов из всех барабанов, окутанных плазмой и дымом, пышных, изрыгающих струи огнеметов, долбящих очередями «дэшэка», автоматных трасс, одиночных снайперских винтовок, и следом за ними – штыков, копей, брошенных из пращи камней, вьшущенных из луков стрел, каменных топоров и окровавленных, бьющих наотмашь кулаков. И такая страшная, истребляющая сила прянула в Каретного из черного, посреди окровавленного глазного яблока, зрачка, что он отшатнулся и на мгновение умер, распался бесследно, провалился в черную дыру мироздания.

Вернулся в свет, не понимая, что это было. Увидел перед собой раненого человека. Выстрелил ему в мокрый, со слипшимися волосами лоб, проточив круглую, вскипевшую красным дыру.

– Ничего он не знает! – сказал Каретный, отходя от убитого, пряча пистолет в кобуру. – Уберите! – обратился он устало к Васюте. – Увезите, и чтоб без следа! – повернулся к Хозяину: – Мы опаздываем в Центр. Ваш доклад ожидают там с нетерпением.

Ополоснул руки в ведре с водой. Стряхнул брызги. Пошел за Хозяином к «мерседесу», включившему свои водянистые габариты и рубиновые хвостовые огни.

Глава пятьдесят четвертая