Красно-коричневый

Он услышал чмокающий, хлюпающий звук. Повел фонарем. Навстречу ему заволновались, замелькали мокрые глянцевитые крысы, острые, с розовыми кончиками морды, пронзительные злые глаза, чуткие остроконечные уши. Их было множество, мокрых, глазированных, с прилипшей шерстью, испачканных слизью. Они пробегали под ногами, задевая за его ботинки. Он замер, боясь наступить на крыс, почувствовать укус отточенных резцов. Они бежали, гонимые страхом. Туда, откуда они бежали, пролегал его путь. То, что гнало их прочь, влекло его к себе. И он шагал, одолевая зловонный сквозняк, в котором бежали обезумевшие крысы и летели невидимые духи смерти.

Увидел в свете фонаря белое пятно. Груда содранных размотанных бинтов валялась на скользких камнях. Вокруг поблескивала россыпь стреляных гильз. Он выключил фонарь, прислушиваясь, старался различить шорох и хруст, ожидая увидеть белое, дырявое в центре пламя автоматной очереди. Но было темно и тихо. Лишь слабо журчала вода.

Он снова включил фонарь, прошел несколько шагов. В воде что-то колыхалось и вспучивалось, словно спина бегемота. Прижимаясь к стене, светя фонарем, Хлопьянов медленно приближался к чудищу. В канаве, головой под воду, лежал человек. Его взбухшая, наполненная воздухом куртка колыхалась в потоке. Из воды на скользких камнях торчали две босые ноги, голые синеватые пальцы, выпуклые пятки. Казалось, что они слабо шевелятся. Человек вот-вот с хлюпаньем вскочит из канавы, обернется, отекая водой, и Хлопьянов узнает в нем баррикадника, или отставника-офицера, или бойца Добровольческого полка.

Оглядываясь на утопленника, не сводя с него вялый пучок лучей, Хлопьянов маленькими шажками, прижимаясь к стене, двинулся дальше во тьму.

Зловонный тугой сквозняк не пускал вперед. Крысиная, гонимая ужасом стая и утопленник с синими пальцами были знаками ему, идущему подземельем. Останавливали, возвращали обратно. Но он угрюмо, упорно шел, и этот каменный скользкий желоб был еще одним отрезком пути, встроенным в его линию жизни.

Он приблизился к перекрестку, где несколько дней назад расстался с молодыми разведчиками. Те ушли в ответвление, унесли с собой туманное облачко света. Теперь, приближаясь к развилке, он услышал негромкие голоса, увидел слабый отсвет на мокром камне. Погасил фонарь, замер. Смотрел, как из полукруглой арки, светя фонарями, выходят люди. Осторожные, чуткие, они выпускали во все стороны щупальца света. Вспыхивал металл, слышались звяки и стуки. То ли это был ОМОН, прочесывающий канализационные штольни, то ли последняя группа защитников, ускользающих от преследования.

Хлопьянов ждал, что фонари приблизятся, упрутся в него. Ударят автоматы, и он опрокинется в сточный желоб, будет здесь медленно гнить, изъедаемый подземными жужелицами. Но огни, пошарив по сводам, нырнули в боковой туннель, группа втянулась в него и ушла, следуя по известному ей маршруту. Дыра, куда они канули, секунду дышала млечным свечением и погасла.

Ход расширился, сточная канава исчезла, по стенам тянулись трубы в асбесте, кабели, стиснутые в жгуты, – подземные корневища, которые выпустил Дом Советов в московский грунт. В этом расширенном туннеле Хлопьянов отчетливо различил запах гари. Дым горящего Дворца засасывался под землю и летел, смешанный с кислой ржавчиной.

Хлопьянов продрог, отсырел, пропитался мокрым зловоньем. Вдруг почувствовал резкий ожог на плече, острую боль на щеке. Отшатнулся, направил на стену фонарь. Из металлической трубы била горячая раскаленная струйка, окутанная паром. Сверкала, переливалась, опадала дугой. Поодаль под разными углами били другие струйки. По-видимому здесь стреляли, пули пробили трубопровод, и кипяток проливался наружу.

Это тоже была преграда, тоже был запретительный знак. Хлопьянов нагнулся, закрыл руками лицо, прошел сквозь жалящие едкие струйки, лизнувшие его поочередно раскаленными язычками.

Он достиг воздуховода, жестяного объемного короба. И первый его шаг отозвался грохотом, будто он наступил на мину. Фонарик метался среди оцинкованных плоскостей, под подошвами хлопал и раскатисто грохотал металл, и казалось, кто-то огромный, невидимый хохочет металлическим ртом, наблюдая, как Хлопьянов, лишенный разума, вопреки земному смыслу, движется навстречу собственной смерти.

Но он верил в успех. Над ним сияла мрачная, подземная звезда удачи. Вела его, путеводная, к цели.

Он миновал воздухопровод и очутился в подвале Дома. Было безлюдно, валялись груды тряпья, амуниция, противогазы, похожие на отрубленные очкастые головы. Он приблизился к ступенькам выхода, в приоткрыгую дверь увидел коридор, все те же разбросанные мешки и подсумки и двух десантников в синих беретах, стоящих на посту, покуривающих сигареты. Надо было выбраться, войти в Дом, смешаться с наводнившими его солдатами. Слиться с теми, кто рыскал и шарил по кабинетам и коридорам Дворца.

Он был уверен, что ему все удастся. Мрачная звезда удачи сияла над ним. Он поступал, почти не думая, по наитию, веря в свой неизменный успех.

Выглянул в коридор и зычно, по-командирски, позвал:

– Сержант!.. Ко мне!.. Быстро!..