Красноармеец Горшечников и «огненная вода». История 1-ая

«Форд», плавно снижая скорость, повернул обратно. Шофёр погрозил Гарьке кулаком. Гарька ответил ему счастливой улыбкой. Внезапно из калитки выскочил Зуб, зарычал и бросился на автомобиль, будто хотел остановить его грудью. Горшечников выжал педаль, одновременно рванул рычаг ручного тормоза; машина резко встала, содрогнувшись всем корпусом; Гарька ударился о руль, только рёбра сбрякали. Улизин, зачем-то начавший открывать дверь на ходу, схватил рукой воздух - дверь резко распахнулась, толчок вышвырнул Ромку на мостовую. Зуб присел на задние лапы и зарычал, попытался укусить «форд» за колесо.

- Отойди, убоище! - Шофёр замахнулся на пса, выволок Гарьку из автомобиля. - Что ж ты, поганец, делаешь?

- Мы прокатиться хотели…

- Под трибунал тебя отдам! Вот там тебя прокатят!

- Нечего было автомобиль бросать где попало. - Ромка, кряхтя, поднялся. Осмотрел ствол винтовки. - Мать-перемать!

- Помял?

- А то нет. Прямо на неё брякнулся. Эх, голуба моя, отвоевалась! Ну, Горшечников! Водитель из тебя, как из лягушки красный командир!

- Прости…

- Бог простит.

- Ваше счастье, что машина цела, - буркнул шофёр, - а то бы сделал из вас чучелы соломенные, конникам для тренировки.

Он дал по газам и умчался, оставив после себя облако сизого вонючего дыма.

Друзья переглянулись.

- Зуб виноват, - великодушно сказал Ромка. - Тоже, сторож выискался. У, зверь бобруйский! - Он замахнулся кулаком.

Пёс заскулил, не понимая, в чём он виноват.

- Придётся брать коней, - проговорил Гарька подавленно.

- Что ж я Фильченко скажу? Пока от него новой винтовки допросишься, все потроха вынет.

- Возьмёшь мою, к Фильченко я сам пойду.

Друзья побрели на конюшню.

Златоверхов поджидал их, картинно облокотившись о перила. Увидев друзей, он сделал утомлённое лицо (дескать, сколько можно дожидаться), вынул портсигар, намереваясь закурить. Сзади набежала радостная баба - «Усиленный дали!», - толкнула поэта в корму. Златоверхов сделал журавлиный пируэт; портсигар ляпнулся в месиво бывшей клумбы. На рассыпавшиеся сигареты кинулись уличные мальчишки, расхватали их вмиг и давай бог ноги.

Ромка спешился, поднял портсигар.

- Нате. Хорошо, что из соломки, а не золотой, а то бы и его упёрли, стервецы. Вы верхом?

- Мне обещали автомобиль. - Златоверхов осмотрел Ромку с макушки до подмёток, будто надеялся найти автомобиль у него в кармане.

- Мы вам возьмём извозчика, - быстро сказал Гарька, - а сами обок поедем. Неужто и вправду на вас кто-то покушается?

- Вы недооцениваете силу поэтического слова. - Златоверхов отбросил кудри со лба.

- Что вы, я очень даже… дооцениваю. Я даже сам сегодня ночью сочинил одно стихотворение. Прочитать? - Гарька с надеждой покосился на поэта.

Тот снисходительно кивнул.

Гарька прочистил ставшее наждачным горло, заложил руки за спину, выпрямился и начал:

- Как подойти и как сказать,

Что сердцу плохо без тебя,

Вот иссякают силы ждать:

И лицезреть мне так обидно

Тебя в толпе чужих людей.

Как скрыть мне боль - её же видно,

А с болью жить ещё больней.

И почему я вдруг влюбился

В тебя, и больше ни в кого?

Чтоб сердце, так любя, томилось,

Душе же было тяжело.

Такая жизнь. Страдать мне вечно

И каждый день тебя всё ждать,

Когда полюбишь - неизвестно,

Придётся мне стихи писать. * 23

- Здорово! - искренне проговорил Ромка.

- Полагаю, вы сочинили эти стихи для девушки? - Златоверхов усмехнулся. - Лучше почитайте ей Пушкина, иначе ваша девушка испугается и убежит. Может быть, кухарка и может управлять государством, но поэтический талант даётся не каждому.

Гарька стоял как оплёванный.

- В стихе злободневнее не фигурность, а богатство начинки, - высказал своё мнение Ромка.

- Стихи - не пирог, молодой человек, - сказал Златоверхов. - Принесите мне папиросы, будьте добры. На столе в моём кабинете пачка «Иры». Буду ждать вас здесь.

Он отвернулся. Гарьке мучительно захотелось двинуть ему по смазливой физиономии. Он молча повернулся и пошёл по грязной лестнице, глядя в ступеньки.

- Он тебе просто завидует, - утешил его Ромка. - Сам-то замысловато пишет, с загогулинами, то фонарь у него на аптекаршу похож, то груши на грачей. А про чувства ничего. А народу, между прочим, про чувства тоже интересно! Может, народ тоже хочет выразить свою любовь без этих там всяких. Ты мне свой стих запиши.

- Тебе нравится? - Гарька приободрился.

- А то! Был бы я бабой, тут же бы и размяк.

В лито дева с чудными оленьими глазами двумя указательными пальцами тыкала в клавиши пишмашинки.

- Где кабинет Златоверхова?

- За шкаф пройдите. Как пишется «технический» - через «чи» или «ща»?

- «Тихнитщицкий», - добросовестно продиктовал по буквам Ромка.

- Спасибочки.

Дева вырвала лист из машинки и удалилась, покачивая бёдрами.

Гарька с Ромкой протиснулись за шкаф с оторванной дверцей, в закут, от края до края заполненный столом красного дерева и заваленный бумагами.

Гарька снял верхний слой бумаг (поэма, театральные афишки, какие-то замусоленные листки). - Вот… Что такое? Ромка, погляди!

Улизин прислонил винтовку к шкафу, подошёл и длинно свистнул.

- Хлебные карточки!

* * *

- Может, это его?