— А я по дороге, за Выборгом, Надежде Константиновне выражал опасения, что за поздним временем извозчика не найдем, придется пешком идти на Широкую.
Уже щелкнула дверца… Но сесть в машину не дали. Сквозь цепь охраны с криком ура набежала толпа.
Василий развел руками.
Требуют слова. Придется пройти на главный подъезд. Там, со ступенек, высоко.
Прожекторы с четырех углов площади наклонились, скрещивая лучи. Белым заревом залились низкая стена вокзала, застекленные двери, толпа на приступках, башня броневика, штыки матросов, смешавших строй.
— На броневик! Самое место!
Подняли на руках. Ильич стал — на защитном, желтозеленом звонком железе, над дулами пулеметов. По площади прокатилось ура — многотысячное, громовое. Ильич снял шляпу, махнул.
— Товарищи!
Тихо. Так тихо, что до самых далеких закраин слышен негромкий — ленинский голос.
Что он говорил? Ни Иван, ни Наташа, ни Никита, ни Мара — все они опять сошлись вместе, у каменной стены, далеко от броневика, — ни один из них не смог бы повторить. Не потому, что не было слышно, а потому, что слышна была — вся площадь. Вся — тысячами лиц обращена к Ильичу. Она вся говорила — с Лениным вместе. Говорила — без слов.
— Да здравствует социалистическая революция во всем мире!
Опять поднялась, приветом, шляпа — над крутолобой, мудрой, упорной головой. Опять дрогнула кликами площадь.
— Да здравствует!
Броневик сдвинулся. Широким просветом раздалась перед ним толпа. Заспешили прожекторы, рассекая перед броневиком путь, выхватывая острыми лучами из потеми алые знамена, рабочие кепки, яркие женские платки, солдатские бескозырки. И винтовки, винтовки, винтовки…
Гремел победным, походным маршем оркестр. Броневик плыл среди людского моря под прибоем бивший, немолчный приветственный гул.
Никита снял кепку и обтер лоб.
— Вот это… встреча!
Иван кивнул ответно и радостно.
— Это день себе на вечные веки отметь. Детям и внукам на память. Третье апреля.
Никита осклабился хитро.
— Небось… И без меня… отметят.
ЗА СТАЛИНА — ПЕРВОГО ДЕПУТАТА
ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ
Рышка проснулся. Было темно и как-то по-особому, по-страшному тихо. Он проворно соскочил с койки, бросился в темноте щупать койку Мазурина. Мазурина не было на койке. Рышка торопливо включил свет и оглянулся. Постель была смята, на соломенной подушке был след мазуринской головы. Рышка смотрел жалобно, казался самому себе брошенным. Он вышел из помещения и немного успокоился: на полу, на тюфяках всюду спали дежурные красногвардейцы. Рышка усмехнулся: нельзя было заставить их, как это делали солдаты, составить винтовки в козлы. Каждый держал свою винтовку поближе к себе, ревниво не доверяя ее никому. Тусклые полоски штыков и теперь торчали возле лиц спящих, приклады касались их ног. Рышка вышел в коридор, все думая о том, куда делся Мазурин. Ему послышались голоса, и он пошел к комнате штаба. Дверь была неплотно прикрыта, негромкий голос спокойно говорил:
— …И хорошо, что завтра. Нельзя больше ждать. Народ кипит, никто не выпускает винтовки из рук. Ильич правильно рассчитал. Скажите мне сейчас, и я через двадцать минут буду иметь всю заводскую дружину под ружьем. Чего же ждать?
Тут одновременно заговорили несколько голосов, перебивая друг друга, кто-то настойчиво повторил одну и ту же фразу: «Поближе ему бы к нам», — и ему ответил спокойный голос:
— Ленин перешел в Смольный. Сталин возглавляет Военно-Революционный комитет.