…я не ошибся, на чьей мне быть стороне, – кидает он истязателю-искусителю. – Всегда был на верной стороне:
Чекист отвечает сильными софизмами. У его человеконенавистнического цинизма есть основания. Мы воочию видим, что «чёрное колдовство» продолжит растлевать души и после падения коммунизма, формально отбросив ленинскую идеологию и набрав в свой арсенал хороших (только с вынутым или вывихнутым смыслом) слов. Но – крепко держась за Ленина-Сталина и всю большевистскую мифологию. Но – не изменив ненависти к свободе и презрению к человеческой личности. Путь к свободе оказался куда более долог, чем надеялся в 1945 году Воротынцев. Солженицын и это в 1973-м, 1980-м, 1990-м предчувствовал. И всё же, когда сокамерник вернувшегося от чекиста к своим Воротынцева дерзает заглянуть в будущее («Но не верю я, что нам осталось в мире / Только гордое терпение да скорбный труд / В глубине сибирских руд! / Если прадеды кончали путь в Сибири, / – Может, правнуки в Сибири свой
Таких и ждала. Один из прозревающих пленников (будущих каторжан) – великий русский писатель Александр Солженицын.
12 марта 1973 года автор «Пленников» констатировал:
Эта пьеса – не только последний эпилог Р-17 («Красного Колеса». –
Ни позднейшая суровая авторская оценка, ни неровности пьесы (действительно своей высоты писатель в 1953 году еще не достиг), ни аккуратность стратегии при публикациях (читателю Солженицын прямо не сообщил, что такое «Пленники») не отменяют глубинной правоты этой дневниковой записи. Трагедия, рожденная в лагерной бездне, утверждающая незыблемость нравственных ценностей,[108]
полнящаяся духом свободы и верой в Россию, устремленная в будущее, действительно венчает заветную книгу Солженицына и скрепляет в единое целое его поэтический мир.Основная литература о «Красном Колесе»
Август Четырнадцатого читают на родине: Сборник статей и отзывов. Paris, 1973.