Красное колесо. Узел 2. Октябрь Шестнадцатого. Книга 1

– Да они – на всех станциях, на всех базарах, – наговаривал Фёдор Дмитриевич. – По курятникам шарят, яйца выискивают. Ленивые, наглые…

Хоть коменданта ищи, да времени нет.

Нависла чёрная туча, опять дождь начинался.

Вернулись в вагон.

Уже не просто они были чужие люди, простлалось между ними взаимное расположение. И Фёдор Дмитрич лукаво предложил:

– А не желаете по стаканчику винца донского?

– Да ведь запрещено. Откуда ж?

– На Дону всю войну самокурку пьют. А днями – сняли запрет с виноградного вина, не крепче 12 градусов. Разрешено из винодельческих местностей вывозить, продавать, даже экспортировать. Вот и я везу родного петербургским друзьям. Солнышка поглотать.

Вступил на приставную лестницу, приподнялся к багажной нише и оттуда двумя ладонями нежно притянул четвертную бутыль в соломенной оплётке. Оплётка – из больших квадратов, через них – тёмно-золотистая жидкость, втягивающая глаза.

Домовито распоряжаясь со стаканами и уже наливая мягкими наплесками, и самой жидкости улыбаясь, Фёдор Дмитрич протянул:

– Когда есть оно, как в станице, дома, так и даром бывает не надо, не дороже воды. А в военное время или в тюрьме – вспо-омнишь.

– А вам что, и в тюрьме приходилось?

– Да был немного. В Крестах, три месяца. Я – выборжанин.

Выборжанин? Только подумал, что с Дона этот бродячий вездешний человек, – нет, из Выборга. Или – Выборгского полка? 85-й Выборгский? Сама память подавала готовое связно, но что-то не то: Уздау, окопы, обстрел, Арсений Благодарёв, жёлтый игрушечный лев… Нет, конечно, какой же он военный. Просто – выборгский мещанин?

– Выборжанин?

Фёдор Дмитрич жадно смотрел, уголками бровей на отлёте, ждал отзыва, острого слова какого-то. Не дождался. И с улыбкой непритязательной, даже виноватой:

– Я – Выборгское воззвание подписал.

– Ах вот оно что!.. Да, да… – (Наудачу.)

Выборгское воззвание? Никогда не слышал. От кого к кому? почему Выборгское? Да мало ли этих разных воззваний? Революционер, что ли? Вот уж не похож. За два часа от простого среднего человека – одни загадки.

А тут поезд тронул – мягко, без толчка, как поскользил, так что стаканы, налитые всклень, ничуть не расплескались.

И огорчённый было, Фёдор Дмитрич снова улыбнулся:

– Хорош машинист. Это ведь трудно – так взять состав. Пассажирских машинистов да ещё на Николаевской дороге – молодых не бывает.

– Почему?

– Долгая выслужба. Начинает смазчиком, потом кочегаром, потом помощник машиниста, потом машинист маневрового, потом товарного, только потом – пассажирского. И то разный класс бывает. Ну, ваше здоровье!

– Ваше!

Потягивали. Смаковал Фёдор Дмитрич.

– Опытный машинист, да ещё если участок знает – чудеса может делать. На станции Елец – 10 минут стоянка, никак пассажирам пообедать нельзя. Но, бывало, бежит к паровозу официант и поднимает машинисту серебряный подносик – рюмка водки и бутерброд с чёрной икрой: «Василь Тимофеич, приймите-с! Вас Абдула Махмудович… – а арендаторы буфетов – все казанские татары… – насчёт остановки, чтоб не шибко скоро отправились». – «Скажи Абдулке: ладно». Помощнику: «Сходи к дежурному, заяви смазку подшипников». И стоит поезд 25 минут, на паровоз тоже три полных обеда подаётся. А расписание – нагонится до Грязей: знает Василь Тимофеич все уклоны, все подъёмы.

Не давая допить, долил сосед снова дополна. И вдруг почему-то стало Воротынцеву – жалко его. Что-то неудачливое было в нём или обречённое, а нисколько вот не озлобленное. При его всезнании и уверенных доводах – что-то неуверенное. И неумение в себя уйти, обрезать, замолчать – у независимого человека какая-то зависимость ото всех и всего.

А поезд шёл, небыстро, но с ровным хорошим стуком, и располагал и велел всматриваться: мимоходом встреченный – ещё мимоходный ли человек?

– Простите, не помню я это Выборгское воззвание. Это – какое же? когда?

Посмотрел Фёдор Дмитрич опять огорчённо. Зеленовато.

– Когда Первую Думу разогнали – мы в Выборге собрались, и там… Обсуждали, что делать… И подписали Воззвание…

– А кто мы , простите?

– Члены Государственной Думы. Некоторые.

– Так вы… что ж? Член Думы??

Шутит?

– Бывший. Первой, – извинительно улыбался спутник, вполне допуская своё несоответствие.

Ах Первой. Давно это было.

– А сейчас – нет?

Стеснялся Фёдор Дмитрич за полковника, и оттого явней выступало в нём доброе:

– Так вот нас… с тех пор… и лишили… политической деятельности.

– Вы – политический деятель? – не совсем без насмешки всматривался Воротынцев.

– Да нет… Вовсе нет… Так, попал.

– А, простите, как ваша фамилия?

– Ковынёв.

– Н-не слышал, да. – И обижать человека неудобно, но – не слышал. – А – откуда депутатом?

– С Дона. Усть-Медведицкого округа.

– А партии какой?

– Да к-как вам сказать. Назывался трудовик. Обвинялся ещё и в создании народно-социалистической. Отпало, а то бы год дали. Вообще в ту пору свободы, в те дни упований без меня митинги не обходились. Меня потом наказной атаман с Дона высылал.

– Так вы – казаком были?

– И есть.

– Ну, теперь какой же!

– А на сенокос, на уборку, за садом ухаживать – домой езжу. Сёстрам одним не справиться, незамужние.

Улыбнулся, как бы внутрь себя: