Красное колесо. Узел 2. Октябрь Шестнадцатого. Книга 1

Экран

Заводские корпуса, тёмно-кирпичные,

как они видятся поверх высоких кирпичных оград.

Те неуютные здания, где мы не бываем, культурные люди, там делать нам нечего.

А – есть они. Высятся. Тянутся.

Неясный шум.

Ниже.

= Из проходной вываливают, вываливают рабочие…

И идут по улице

скучной, каменной, окраинной,

безпорядочно, не строясь в демонстрацию, ещё и сами как бы не решив, зачем и куда они, а —

несёт их!

Говор безпорядочный.

Кепки, кепки, картузы… Иногда – и котелки.

Дублёные куртки с барашковыми воротниками, осенние пальто, тужурки, плащи… Черно-серое.

Лица – все бритые, бритые, молодые и старые, редко у кого борода или усы (но – щегольские). В этой ли бритости, в сходстве одежды – сравнены возрасты, сравнены личности.

И несёт их – с заботой общей. Несёт, а весёлых нет.

= А там дальше на улице —

полицейский патруль: с десяток пеших городовых,

ближе они,

в чёрных шапках, чёрных мерлушковых воротниках, в туго подпоясанных шинелях, с шашками, револьверами, снабжены изобильно, справные молодцы.

И околоточный надзиратель – в сером офицерском пальто, с узким ремнем.

Ещё ближе.

У всех – оранжевого немного: плечевые жгуты городовых, тесьма петлиц, у околоточного – кант погонов.

Чем вот – другие лица полицейских? А – совсем другие. Больше усатых? Больше мордатых, где их набрали? А главное: чувств – никаких, а – каменная служба.

Околоточный, галуны серебряные, рукой взмахнув,

дальше они,

= команду подаёт.

Мы не слышим её.

Да ведь кучка их! – а пошли, пошли сюда строем!

Могут! Закон! – вот что они. Поди-к не послушайся…

Строем идёт на нас команда! Всего десяток, а – давительно идёт!

Боязливые голоса: что не попрёшь, надо заворачивать.

= Перёд толпы. Сплочены тесно, молодых больше.

Всё-таки вперёд не шагается. Начинают пятиться,

но – запевает рядом невидимый дерзкий одиночный голос:

Богачи, кулаки жадной сворой
Расхищают тяжёлый твой труд!

Пятятся, отступают. Не подхватывают.

Не подхватывают, но песня – действует: сознание горькое от этих слов, лица – жёстче.

А рты на экране – молчат.

Но невидимых присоединилось два-три голоса:

Твоим потом жиреют обжоры,
Твой последний кусок они рвут.

Ну, не последний кусок, уж таких измождённых не видно. Есть – и с важностью уважаемых мастеровых. Кто распахнут – в пиджаках, есть и с белыми сорочками. А – верны слова песни! – вот так и чувствуем: рвут последний кусок, и только песней докричишься. Давай, давай, братцы!

= А полицейский десяток – ближе. Марширует – подавительно.

Околоточный подхватистый что-то увидел среди нас, кричит:

– Военнослужащие! Выйти из толпы! Взять в сторону!

= В толпе-то, оказывается, несколько солдат затесалось, выздоравливающие! на них узды никакой!

Перевязанный по уху,

рука на бинтовой подвеси, георгиевский кавалер.

И ещё. У вас – служба, а у нас? Кровь кто проливал?

Голос околоточного, близко, резко:

– Военнослужащие! Последний раз предупреждаю!

Перевязанный по уху – распущенный парень, отвечает всем ртом и лицом,

нам не слышно,

а видно, крепко ответил: хохочут рядом!

Хохочут! Осмелели!

Теперь видно и запевалу: длинный, худющий, без шапки (обронил?), волосы раскиданные. Лицо истянулось в усилии за всех, рот вперекрив, кадык так и прыгает:

Голодай, чтоб они пировали!
Голодай, чтоб в игре биржевой
Они совесть и честь продавали…

И – не зря! Начинает перениматься! Запаляет сердца песня, ярее всяких уговоров! Уже и в дюжину глоток ему помогают, кричат через песню своё душевное:

Голодай, чтоб они пировали!..

= А полиция – шашки! обнажила!

И – наступает!

Шашки? ещё не значит – рубить, может – и плашмя разгонять, как повернут. Но лица у городовых – хоть и рубить, не дрогнут.

Околоточный – как в бою:

– Нижние чины! За мятеж будете арестованы!

= Всё ж – оседает толпа, подаётся. Страшно. Подбодряют друг друга теснотой, плечами, множеством,

да и голосами, напев марсельезный, а слов не зная, один запевала рвёт до надрыва, отчаянно:

Царь-вампир из тебя тянет жилы!
Царь-вампир пьёт народную кровь!

Солдат с крестом георгиевским мрачен, руку больную зажали, – а не уйдёт! Не на того напали!

= Но… и шашки! шашки поднятые идут! Страшно!

= Пятится толпа, проиграно дело…

Отступает косовато, жмётся к забору какому-то, дощатому, низкому, высотой аршина в полтора.

Из сил последних, как последнюю песню в жизни, ведёт запевала:

Ему нужны пиры да палаты,
Подавай ему крови твоей!

= А полиция – уже вплотную!

во весь экран

передние! Плашмя? или рубя?

Что у этих леших разберёшь?.. Шаг на нас!

Шаг на нас!

Лица чужие: над нами смеётесь? так и мы вдарим!!

Экран пошире.

= Пятимся, нет дураков под шашки. Вдарят – и побежим. Тысяча – от десятка, так уж сила ломит. Передним-то лише всего, задние – в безопаске…

Все голоса упали, нету.

Шаг! Шаг! От забора оттесняют рабочих, очищают вдоль забора. Продвигается полиция с поднятыми шашками.

Но последний голос отчаянного запевалы:

На воров, на собак, на богатых!
Да на злого вампира-царя!

Ах, к сердцу!

И – опять, опять попыхало глухими голосами, как дрова сырые заняло.

И – остановились! Нельзя нам бежать. Побежим – уже мы не люди…

И зло веселеем в отчаянной песне, эх, нечего терять:

Бей, губи их, злодеев проклятых!
Засветись, лучшей жизни заря!

У забора так и сошлись встречными клиньями: передние из полиции и передние из толпы.

У вас шашки вскинуты? А у нас кулаки выставлены. Да глаза выворачиваются от люто-родных слов:

Бей, губи их, злодеев проклятых!

= У полицейских – песни нет. Им песня и не нужна, у них – команда! Первый злодей околоточный:

– Бей плашмя!!

И – ударили!

У-дарили!

Ай, кому по голове, это силища!

И – ухатому тому солдату, да!..

Потеснились, попёрли, поваливаемся,

повалили назад!.. Ну, куда тут…

И – пошла полиция вдоль забора.

Самый широкий экран.

= С поворотом распахивается перед нами долгота этого низкого забора,

а за ним – плац!

А на плацу – маршируют солдатики,

правда, с палками вместо винтовок.

= Кто – строевую ходьбу,

= кто – ружейные приёмы. Ученья – с унтерами, без офицеров.

Не то что ружей, они и шинелей носить не умеют, а туда же – солдаты.

Ученье ученьем, но замечают,

замечают, чтó здесь, сюда поворачиваются,

и даже, по произволу покидая расхлябанный свой строй, идут,

идут сюда,

да – с палками, как были!

да с палками!! А одеты – армия, сытая, здоровая:

– Не сдавайтесь, мастеровые!

= Полицейские с поднятыми шашками застыли, не бьют.

И околоточный тоскливо ищет глазами:

панорама плаца

за забором невысоким, в полтора аршина

сколько их! – сотни, сотни. Кто – занимается, кто – сюда смотрит, кто – идёт. А офицеров – как вымело, нет. Сами, одни, с унтерами, такими же.

= Но – забор. Стоит забор, отделяя.

= Городовые – ещё со взнятыми шашками.

Околоточный – один! Озирается: один за всю российскую власть, вот сошлось!

А рабочий передний клин – растаял, оттянулся, ещё несколько стоят, как ототкнутые, согнутые, к земле,

к земле молодой подмастерье клонился, клонился,

да выворотил булыжник!! да через несколько своих голов —

в голову городовому! Шибануло, откинуло, шашка опала, шапка слетела и —

кровь!

И команда:

– Руби!

У-дарили!

Кровь!

Панорама:

бегут! бегут! бегут сюда солдаты! с палками!

Улюлюканье по всему широкому пространству:

– Морды фараонские!

– Гэ-гэй, своим на помощь!

Вес-село бегут!

Кто половчее – через забор, заборчик: прыг! прыг! прыг!

Отступя.

А остальным солдатам, у забора?

Все ли сразу толкнули, все ли сразу шагнули —

у-пал забор!

Затрещал,

у-пал вперёд всей длиной! И через него

весело шагнула армия! шагнула через поваленный – да с палками!

Ещё отступя.

А там, по плацу – ещё, ещё бегут! на фронте не увидишь такой атаки радостной: не стреляют, и враг известен!

Целый полк – врассыпную, в полный рост, палки над головами раскручивая.

Дотрескивает забор под сапогами.

Озорство на солдатских лицах: мы-то сила и есть! мы-то не боимся!

Бегут от души:

– Эй, наших не трогать!

– Бей сволочей фараонов!

– Ура-а-а-а!!!

= Какой-то пехотный офицерик, пересекая атаку,

поднял руку, кричит, останавливает, —

куда там! не слушают, бежит братва солдатская!

Выстрел. Выстрел. Выстрел, – то

= Отступает, отстреливаясь, полицейский десяток.

Им не крикнуть «ура», служба не такая. Обречённо отстреливаются: не жить им, все их ненавидят.

= И стрелять уже – близко, смешалось, и шашкой не взмахнуть, поздно!

Разделили их – шинели, куртки, кепки…

Околоточного – кирпичом по голове,

сгинул, провалился под ноги.

= Разделили, шашки отобрали, шапки сбили,

револьверы выкрутили из рук, пригодятся!

= Один городовой огрызается – растерзанный, а смелый.

Сзади его – железкой по голове! Есть!

= А запевала – как вырос ещё на одну голову, уж и был длинный, а таких не бывает, полтора Ивана, или подмостился? Вот надрывается, за всех:

Купим мир мы последней борьбою!
Купим кровью мы счастье детей!

Мы подымаемся.

= Сампсоньевский. Сотни людей перемешаны. Солдаты обнимаются с мастеровыми. Палками размахивают.

Ещё какое-то шествие, с кулаками поднятыми.

Круглое малое сужение, как в трубу.

= Издали – конница,

ближе

полицейская конная стража.

Ближе, крупней, расширяясь:

полусотня на полном скаку, шапки с султанчиками, ремни крест-накрест, выхватив шашки!

Эти – уже не плашмя! Эти – рубить! и команда – была!

= А толпе – не страшно. А в толпе – перекур, обнимка.

= А в стороне – подростки, на какой улице их нет. С камнями, железками. Замахнулись, тоже воюем! кинули! кинули! да – дёру!

= И бежит какой-то суматошный, как сумасшедший, кружит в руке – головню, горящее полено.

= Скачет конница с шашками!

= А офицера – с лошади сбили.

Задержалась скачка.

= А тот, безумный – головнёю крутит, вот – кинет!

А толпа – туча, швыряют и палками!

= Смятенье в полицейской коннице. Поворачивают.

= И крутится, крутится головня, отдымливая, – сливается след огненным кругом,

красным колесом.

И тот же голос неисходный, деруще-резкий, победивший:

Купим мир мы последней борьбою,
Купим кровью мы счастье детей!