Красное колесо. Узел 2. Октябрь Шестнадцатого. Книга 2

Теперь дуэт – рояль да скрипка. (Ансамбль! – вспомнил Георгий. Как раз то, что нужно.)

Попросили сыграть и Алину. Она села – прямая, торжественная, и сыграла бравурных три вещи подряд, с отбросами головы.

Её шумно хвалили, Алексей аплодировал, и вид у Алины стал такой, будто счастливей её и на земле нет.

Ну, всё наладится, всё наладится. На Воротынцева и самого этот подвижный, смешливый лысый бородач подействовал встряхом: за эти пансионные дни мир нисколько не сузился, не зажался, и нельзя дать зажать себя. Тяжести, час назад безысходные, оказываются отчасти и придуманными. Что, собственно, случилось? Никто не умер, не заболел, не охромел, не окривел, как минуту каждую происходит на передовой, даже вот открытой раны на ноге нет.

Он смотрел, как у рояля Алексей читал Алине собственное стихотворение, Алина же подчёркнуто-внимательно слушала, приклонясь к пюпитру. От хозяйки принимал ещё чашку чая. Расположился и к молчаливому Павлу (молчит-молчит, а с Пржевальским вместе учебник написал).

Только бы безо всяких новых объяснений, без затяжки, без скандала завтра бы выскользнуть – и в Ставку.

Вот он и проехал столицы – и кого же он? и что же он нашёл?..

59

С Алиною домой. – Луна в переулках. – Как я играла? – Ни при чём тут Петербург. – Дай я на тебя посмотрю! – Утро вечера мудреней. – Записка Алины. – Телефоном к Сусанне.

От Смысловских к себе домой им было недалеко: Царицынским переулком на Пречистенку, Всеволожским мимо своего Штаба Округа на Остоженку – и уже недалеко до дома. Один бы Георгий и за пять минут отшагал, но вдвоём, и в их новой непростоте, когда Алина нарочно замедляла шаг (а Георгий умерял свой шаг к её, как она любила), – это было небыстро и негладко.

Молчанье – тоже бы нагнетало, значит, надо говорить. А говорить – не знаешь что.

Ну, о вечере конечно. Как что было. Отдельными фразами. С перерывами. Удивительная семья. Какой разносторонний Алексей Константинович.

Алина слушала. Молчала. Шла.

Вышли в Царицынский – что-то светлое прямо впереди увидел Воротынцев. Поднял голову: небо было в тёмных тучах, а узнавалось это потому, что образовался в них прорыв, глубокая скважина – с краями черно-махровыми, а стенками высветленными, – и виднелась через скважину ещё не сама луна, но забледнённый свет, как бы загадочный фонарь или глубокое окошко в тёмном замке.

Остановился, рукой задержав Алину:

– Посмотри как!

Всегда бы Алина стала восхищаться, даже и с умилением в голосе – «ой, ой!», и стояла бы долго. А тут посмотрела холодно, ничего не сказала и сделала движение идти.

Пошли. Худо дело.

Ладно, вот уже Пречистенка. К ночной чайной стягивались извозчики, выстраивались вдоль Остоженки. Подсыпали коням в торбы, а сами, кнут в сапог, шли погреться чайком да перемолвиться.

В покое воскресного вечера раздался грохот – сперва дальний, вот нарастающий, тревожный. Это был военный грузовик и, конечно, пустой, с двумя солдатами в кузове. Он появился с площади, на повороте завернул с визгом, перед Штабом Округа раздирающе затрубил непоспешным пешеходам и извозчику и с тем же грохотом погнал в сторону Интендантства.

Эту теперешнюю московскую и петроградскую манеру гонять порожние грузовики (груженые шли медленно), лихо гонять, как если б успех войны зависел от их пустого подскакивания, уже несколько раз замечал Воротынцев там и тут. Гоняли тыловые солдаты просто по радости – во какие мы, во какая у нас теперь силища, р-расступись! Но начальство почему-то не сдерживало их. А у столичных жителей вызывала эта манера тревогу и раздражение, как будто опасное что-то готовилось.

Алина и головы не повернула, не заметила грузовика. Но головы – не опущенной, а с твёрдой посадкой на нерасслабленной шее.

Вошли во Всеволожский, и как не заметить опять, что впереди стало совсем светло: весь небесный замок как сдунуло, ничего не осталось – и сама открытая луна, уже менее, чем полная, уже стала с правого боку ущербляться, – привольно плыла в лёгких светлых облачках.

Эту самую луну молодым месяцем ему показала Ольда…

– Ну посмотри! – не удержался он, хотя похоже было, как будто он заговаривает погодой.

Но Алина еле глянула, в этот раз и не остановясь.

Да к концу же Всеволожского наползла когтистая чёрная лапа – и захватила луну.

– И дуэт у них какой милый. Подумай, даже трио.

– А – как я сегодня играла?

Ну да, промахнулся, с этого и надо было начать. Отвык, забыл Георгий, чтó всегда надо замечать, что она играла и как.