Красное колесо. Узел 2. Октябрь Шестнадцатого. Книга 2

Ефремов: Опасно придавать чрезмерное значение смене лиц. Необходимо менять систему. Формула «министерства доверия» – ошибка, министерство должно быть ответственным, министры – не выгоняться сверху, а – уходить, когда им будет отказано в доверии Думы.

Милюков: Это – смена самого государственного строя. Так не делают во время войны. Не перепрягают лошадей при переезде через реку.

Но одну несомненную ближайшую главную задачу Блока приняли все:

– Сделать козлом отпущения Горемыкина. Всё валить на него.

– То мы говорили: Думу нельзя собрать с Горемыкиным, а теперь соглашаемся?

– Серьёзный разговор с Горемыкиным наступит только после войны. Набраться терпения и ждать.

– Нет, нельзя допустить, чтоб Горемыкин заключал мир.

– Если состоится полная победа над Германией – тогда уже не воскресим злобу против Горемыкина.

– Бить в набат: Совет министров – единственная в стране непатриотическая группа!

Шульгин: Всю пьесу так и располагать: пока не разгонят – побольше сказать!

Но – ни к чему не годная неповоротливая власть опять сманеврировала быстрее Блока. В середине января 1916, за три недели до Думы, был снят, уведен от удара закланный, древний Горемыкин. И – кто же вместо? Николай II как будто нарочно сочинял фарс. При высшем напряжении всемирной войны и клокотании русского общества – кого же из одарённого своего народа, кого же из 170-миллионной России, по какому клоунскому признаку избрал он премьер-министром? Старательного службиста из департамента общих дел, прирождённого заведующего церемониальной частью, гофмейстера Высочайшего Двора, ещё и с немецкой фамилией, – Штюрмера. (Вполне он был честный, да даже и деловой, только со слишком средними способностями, – а главное, уши императора не различали издевательского звучания.) Две горемыкинских далеко разведенных бороды сменились на одну гладкую длинную швабру, будто приклеенную, как у рождественского деда. И если прежний гадкий Горемыкин всё хотел править сам, без Думы, то новый всероссийский церемониймейстер не только не возражал против длительных её сессий, но он с Прогрессивным блоком ладить хотел, он пригласил Думу – на раут!

Ошеломлённое бюро совещалось тайно:

Шидловский: Отчего бы на раут не пойти?

Милюков: Ни в коем случае, продешевим.

Ефремов: Выжидательной позиции занять нельзя: правительство почувствует себя уверенней. Сразу же сказать: правительству не верим!

Маклаков: Как же это: в первый день – и уже правительству не верим? Это будет предвзято.

А тут ещё воинственные земгоровцы привезли в Петроград свою записку думцам: не то что победы не будет, но ни дня дальше нельзя воевать при этом правительстве!

Н.Кишкин: Пути сообщения, продовольствие, беженцев – всё отнять у правительства, всё передать общественным организациям! А иначе – полный разрыв с ним!

Н.Щепкин: Сохранять ли видимость Государственной Думы – просто для свободной кафедры? Или, при безславном существовании, она уже потеряла своё значение, и полезнее для страны даже полный роспуск Думы?

Астров: В Записке мы хотели изложить наши впечатления. Исправлять – не надо: объективное изложение – не наше дело. Ждём от Блока уверенного грозного тона. Сердцевина общественных организаций утомляется.