Красное колесо. Узел 2. Октябрь Шестнадцатого. Книга 2

Ртутно-неуловимый, ни в руки, ни в аргументы:

– Это значит – как и вы, открыто измараться о германский генштаб? Революционер-интернационалист этого себе позволить не может.

Раза два ещё загребя, загребя обеими руками, туловище привалил:

– Да не марайтесь! Не надо! Эту грязь – я беру, я взял на себя. А вам – даю чистые миллионы. Только – подайте мне трубы, по которым их лить. Только сплетём наши подземные, подводные, тайные нити – и мы взорвём Вторую русскую революцию!! А??

И глазами, где ум не потратил себя ни на радугу красок, ни на ресницы, ни на брови, – безцветным концентрированным умом – проникал, хотел понять: отчего же – отказ?

Но в ленинские глаза, бурящие, выкапывающие, нельзя было войти, как нельзя войти в шило.

Двумя шильцами и с усмешечкой косенькой – недоверчивой, угадчивой и опровержительной – встретил Ленин такой заман:

– И для этого, вы сказали, – шелестел его голос ехидно, – примирительная конференция в Женеве? Будем примиряться? С меньшевичками? – И откинулся, как отброшенный, ещё б и дальше, да спинка кровати держала: – Да вы что?!? Что значит – примиряться? Уступить меньшевикам??? – Встряхами головы как бил, как бодал: – Ник-когда! Низ-за-что! С меньшевиками? Да пусть лучше царизм стоит ещё тысячу лет, но меньшевикам – не уступлю ни миллиметра!

Да он вообще – социалист ли?!..

А Ленин ещё доканчивал молча удары головой. Добивал кого-то. Договаривал что-то – со всею яростной мимикой, но – беззвучно.

Нич-чего Парвус понять не мог. Всё-таки ехал – такого не ждал. Великий, неутомимый и самый крайний революционер, при самой лучшей ситуации, при всех выстланных ему услугах, – и не хотел делать революцию??..

Уже теряя надежду, уже так просто:

– Но для чего же тогда двадцать лет этих теоретических сражений, разграничений? Где же ваша последовательность? Вы готовили подполье? Вот ему лучшее применение, другого такого не наступит во всю вашу жизнь! Что же вы, роль играли?

– Будем ли упрекаться в непоследовательности? Вы тоже говорили: кучка не может принести революцию массе. А сейчас?

Свесился, свесился Парвус, подбородком с головы, головою – с шеи, шеей – с туловища, руки между колен:

– Да-а-а-а… Ну что ж… Хорошо… Плохо… Времени осталось мало… Значит, буду создавать собственную организацию.

Просчитался Ленин! Пожалеет когда-нибудь.

– Хоть устýпите мне кого-нибудь? Нашего общего друга?

(Рвать мостов не надо, ссориться не надо, Парвус ещё ого как пригодится.)

– Кого это?

– Ганецкого.

– Берите.

– Чудновский, Урицкий – у меня уже там. Бухарина?..

– Не-ет, Бухарин – натура не та.

– А – сами вы?

Да ведь Ленин уже ясно выразился: если очень-очень-очень скрыто.

– Так. А – в Скандинавию? Быстро перевезу.

Шильца-глаза:

– Нет. Нет, нет!

Тяжело-тяжело мешку себя таскать. Тяжело вздохнул, от души:

– Да-а-а… А ещё была всей жизни моей мечта, и вот теперь по средствам доступно: выпускать свой собственный социалистический журнал. – Силился гордо закинуть одутловатую голову, повторить отважного, горячего, с кого пошло: – «Колокол»!

Ух-хнула, бух-хнула кровать их четырьмя ножками, опустясь на сапожников пол.

50

Как надо строить подполье. – Революция, пристёгнутая к коммерции. – Как передать толчки революции дальше? – Заминка Парвуса в 1916. – Варианты разгрома России. – Кто виноват в неудаче? – Тайна Ленина. – Идеи долговечнее миллионов.

Удачливый подпольщик – не тот, кто прячется под полом, как мышь, избегает света и общественного движения. Удачливый находчивый подпольщик – самый деятельный участник всеобщей естественной жизни с её слабостями и страстями, он – на виду, в жизненном кипении, и занят чем-то понятным для всех, и допустимо ему тратить на эту повседневную деятельность большýю часть времени и сил, – а главная тайная деятельность его течёт рядом, и тем успешней, чем она органичнее связана с открытой повседневной. В этом высшая простота: тайное дело делать в простой связи с открытым.

Так это понимая (у Парвуса невелик был опыт подполья – несколько месяцев 1905 года, после разгрома Совета рабочих депутатов и до ареста, потом после ухода из ссылки и до ухода за границу), а ещё более понимая, что естественно заниматься человеку именно тем, к чему его влечёт, в чём его призвание и дарование, – Парвус после отказа Ленина в мае 1915 предоставить своё подполье для Плана и берясь теперь за всё один, придумал, да даже не придумал, а как дыхание это к нему пришло: что он и его сотрудники будут заниматься в первую очередь и главным образом коммерцией – а революция будет к ней пристёгнута.