Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3

Туда, в ревущую тьму, прислониться к тёмному стеклу – мелькало, мелькало, неслись косые пули! Вот такое и в Петербурге сейчас. Бешено выло в трубе, стучало где-то на крыше, никогда не стучало, что-то оторвало. Ну, закручивало!

Как будто вот последние часы упускаем, последние часы. Писать им, писать дальше:

…Милюков и Гучков – марионетки в руках Антанты… Не рабочие должны поддерживать новое правительство, а пусть это правительство «поддержит» рабочих… Помогите вооружению рабочих – и свобода в России будет непобедима! …Учить народ не верить словам!.. Народ не пожелает терпеть голода и скоро узнает, что хлеб в России есть и можно его отнять… И так мы завоюем демократическую республику, а затем и социализм…

Раскрутилось внутри, вытягивало жилы рук и ног от бездействия. А – пойти в эту бурю, выходиться! Иначе ведь всё равно не заснуть. Пусть ветер потолкает, продует.

Внизу лестницы – запахнулся, старую шапку нахлобучил крепче. (Спросил председатель шо-де-фонского профсоюза: «Это что за пилот?»)

Сразу – как толкнуло, как понесло, ну настоящий ураган! А – по сухому, снега мало. Фонари все видны, а небо тёмное. Брян-нь! – выбило стекло из уличного фонаря. Черепицей стучит, тут и на голову свалится.

Узкие, узкие, узкие улочки старого города, в какую сторону ни иди – лабиринт. Заблудишься тут, как мышь, не вырвешься на просторы петербургских площадей.

Управляли Россией 40 тысяч помещиков – неужели ж мы столько не наберём и не управим получше?..

На Нидерхофштрассе, улице ночных гуляний, прохожих почти никого, все забились за светлые окна. И барахтается в ветрище безпомощный – нагнутый, вялая, рыхлая, знакомая фигура… Григорий!

С вокзала? Приехал опять?

– Владимир Ильич, много важного, решил приехать.

– Ну, что Цивин? Был у Ромберга?

– Был сегодня. Сейчас расскажу. Тот обрадовался!

Один туда качнётся, один сюда, руками от ветра отбиваясь, шапку хватая. Побрели назад. Говорить трудно, но и не терпится.

В Берне весь день заседал эмигрантский комитет по возвращению на родину, и Зиновьев там от нас. Ну и что, как?

Говорильня, говорильня, перебирали все варианты – и через союзников, и через Скандинавию. А Мартов предложил – через Германию!

– Мартов??

– Через Германию!

– Мартов??

Воздуха нет кричать.

– Да! В обмен на немецких военнопленных в России!

– Ма-артов??

– Получить согласие Временного правительства… Через Гримма – в переговоры со швейцарскими властями…

Что за удача! Какая удача! Предложил – Юлик, не мы! Так и назовём – план Мартова! А мы – только присоединяемся.

Первое слово – сказано!!

475

Ликоня: и снова он не позвал.

И ещё снова он не позвал.

Но и хорошо: душе и голове нужно время, чтобы всё уложилось, нашло свои места. И было бы готово расти дальше.

Потому Ликоня так и смялась, что всё шагнуло слишком быстро.

Теперь – не потеряться у него. Зачем ему нужна потерянная?

Постеснялась говорить своё. А – надо. Сколько б движения и воздуха ни было в его мире, но и то особенное, узкое, в чём Ликоня, – ему не лишнее.

Иначе бы – в театры он не ходил.

Ликоня не стала артисткой, но право же, лучший аромат – она собрала.

Пейте меня! Выпейте меня! Во мне есть.

Однако прошёл день. И ещё один. И ещё один. А он не звал.

Да как он занят! За те часы, что Ликоня была у него, – два раза ходил к телефону. И потом эти все дрязги – на улицах, с правительством – они же его касаются. Даже её саму потащили на какое-то нелепое кормление солдат.

Но он – не уехал из города! (Она проверяла в гостинице.)

Забыл?..

Но был так нежен – это не могло так сразу пропасть!

Днём утоляет и лечит рассудок.

Вечером – нет.

Что же тогда? Может быть – что-то с ним? От этих событий? О, только б ему не было плохо! только бы с ним – ничего!

Пойти самой? Телефонировать? Простите мне мою смелость?

Второй раз! Невозможно!

Скорей бы всё выяснилось.

Усы и борода у него – с чем-то солнечным, не только даже с цветом. Он сам – как обломок солнца. По России катается. (А хочется – опять на колени к нему! Утерять под ногами землю. Замереть, ничего не говорить. Когда у него на коленях – он весь совершенно её.)

А вдруг – больше ни дня не будет с ним вместе?

Но и жизнь нельзя оценить, минуя боли жизни.

…Чтобы рвал меня на части

Ураган!

476

Частный разговор министров об аресте царя.

Гучков просидел заседание правительства до конца, не назвавши вслух ничего о сюжете с Осиновой Рощей, – и никто не назвал! А скользкий Керенский исчез.

Вот, заседание окончилось, делопроизводители уходили – должно было начаться секретное? Но тоже нет. Как будто исключительно благоприятно и покойно всё разрешалось, – спокойнейший князь Львов с милой, доброй улыбкой встал, кому-то кивнул, кому-то руку пожал – и направлялся в свой министерский кабинет, да тут нагнал его Милюков, пошли вместе.

Нет, обернулся, с видом что-то забывшего:

– Александр Иваныч! Вы зайдёте ко мне?

Да ничего другого Гучкову тут и делать не оставалось. Пошёл за ними.