Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3

Позвонил ему. Застал. И – сразу, горячо: откладывать невозможно, события не терпят, завтра воскресенье, так не положить ли начало великим реформам – просто сегодня? Вот через несколько часов и собрать в довмине – нескольких генералов, нескольких полковников генштаба?..

Созвать – Поливанов согласен был. Но сомневался, что можно провести быстро и скоро, без серьёзной подготовки.

– Да вот хотя бы… снять национальные и вероисповедные ограничения при производстве в офицеры. Запрет держится, по сути, против евреев. Это сразу даст нам большую поддержку общественности. Эффектный, очень заметный акт.

Ещё несколько месяцев назад Гучков сам был против этого. Но сейчас это будет укрепляющий шаг. Крепче станем против натиска, что офицеры – реакционеры.

Сговорились. Подобрали кандидатуры в комиссию.

Позвонил Гучков в Военную комиссию – и напал на Ободовского.

Новая мысль! Вот кто нужен! Вот удача!

– Пётр Акимович! Дорогой! Послужите России, не упрямьтесь! Я назначаю вас в комиссию по общей армейской реформе.

– Да что вы, Александр Иваныч, я же не офицер, и вообще не военный человек.

– Вот вы-то, вы-то больше всего нам и нужны, с вашей головой!

Уж молчал Гучков, но про себя-то знал достаточно: а сам он, военный министр, со всем его давним волонтёрским опытом в Трансваале, Маньчжурии или на Балканах, – разве он был военный человек?

Мысль о реформе подгорячила, обрадовала, стал Гучков набрасывать главные мысли вступительной речи на первом заседании комиссии.

Но тут поднесли ему телеграмму из Гельсингфорса: что адмирал Непенин – убит и растерзан толпой матросов!!

Гучкова – как дубиной ударило, чёрные мурашки поплыли перед глазами.

421

Половцов в переменчивой обстановке. – Революционные забавности. – Ищет себе устройство.

Забавные бывают вещи в революцию: карьеры могут взметаться и ломаться почти фантастически. Вчера после обеда, отбывая свою службу-игру в Военной комиссии, туземный кавалерист полковник Половцов, в лохматой папахе и в черкеске, пошёл с шифрованными телеграммами в Главное Управление Генерального штаба, отправить. У подъезда Главного Штаба увидел автомобиль Энгельгардта. Вот хорошо, назад до Таврического не пешком. Спросил швейцара, где полковник, узнал, что на прямом проводе со Ставкой. Вот как? Энгельгардт уже разговаривает прямо со Ставкой? Свои телеграммы сдал – и поджидал Энгельгардта. Тот вскоре вышел, очень раскраснелый и довольный. Сели в автомобиль. И вопросов подводить не надо, Энгельгардт так переполнен, что сам открыл: во-первых, что Михаил не принял престола (э-э-э, лучшее покровительство Половцова сводилось к нулю!). Во-вторых, что Гучков не будет военным министром, подаёт в отставку, а военным министром становится Энгельгардт, вот сейчас по этому поводу уже говорил с Алексеевым. И вот что – потому ли, что эти дни работали рядом, или в автомобиле оказались рядом, или понял, что за офицер Половцов:

– Плюньте вы на Военную комиссию, что это за учреждение, и ему теперь недолго существовать, – переходите ко мне, в военное министерство, будете непосредственно при мне.

Мгновенный на взвешивание, Половцов, разумеется, согласился. И потеряв интерес к Военной комиссии, вскоре ушёл домой – хорошенько выспаться и в наилучший порядок подтянуться перед завтрашним днём.

Ночью была мятель, улицы косо замело, но как-то и освежило от революционного сброда, с утра гуляющих не было, шли только по делам. Было весело, зная свою загадку, которая через час обнаружится и для всех.

А пришёл в Таврический – поворот, разочарование: Гучков остался министром, и уже обосновывается в довмине на Мойке. А Энгельгардт, застенчиво улыбнувшись Половцову, продолжает сидеть в Военной комиссии, потерявшей дух и смысл, и пишет приказ по гарнизону – чтобы все части подавали сведения о составе оружия, сколько не хватает или излишнего, да как обстоит хозяйственная часть.

Ску-чища и бездарь! Стоило для этого Половцову покидать Дикую дивизию, решиться на самовольную отлучку – и что ж теперь тут закисать?.. Вдруг потерял Половцов всякое настроение крутиться тут, в закоулках второго этажа, с низкими потолками и с ничтожными делами. Истинное главное дело ушло в другую часть Таврического, а может быть, и из дворца уже ускользало.

И Половцов в задумчивости избрал рассеянный образ действий. В своём бешмете в талию прошёлся по дворцу раз, прошёлся два, узнавал новости. Встретил комичного Перетца, полковника от журнализма, с большою важностью и с упоением перенявшего комендантство во дворце, и охотно прислушался к его болтовне.

Вот, стали привозить арестованных и из провинциальных городов – «для зависящих распоряжений», – а что с ними делать? Часть комнат при хорах пришлось очистить от арестованных, чтобы мог Совет заседать в Большом зале. Часть арестованных перетолкали в гимназию.