Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3

А Шляпников – чувствовал правду немедленного восстания! – но не мог её убедительно выразить этому запылённому заседанию. Вот так, сами ж мы во всём и виноваты! – говорил он. Когда вчера на Совете дошло до голосования не поддерживать буржуазного правительства – так во всём зале только 15 твёрдых рук поднялось, и это вместе с межрайонцами, а там одних большевиков было больше, но – струсили и дали себя одурачить. И это большевики – из такого теста? Да если наши собственные ряды расползаются – кто ж нас будет уважать? Что ж Совет? – мы там в меньшинстве и через него взять власть не можем. Мы для них – «призываем к анархии». И вот на наших глазах вовлекают рабочих в обман «всенародного братства» или «единства всей ревдемократии», – а мы не берёмся разрушить: какое ж может быть братство с буржуазией или единство с оборонцами? Для того ли мы побеждали на улицах, чтобы теперь установить буржуазную законность и порядок? передать власть от одной клики к другой?

Но какое-то покорное соглашательство овладело ими. И особенно смущало, что и Митя Павлов, сидевший тут, тоже откачнулся, был за умеренных. Если Павлов так думал – значит, и многие квалифицированные рабочие тоже уже хотели покоя.

И хоть Шляпников был председатель БЦК, и единственный тут член ЦК, и лично отвечал перед Лениным за всю линию партии, и мог бы приказать боевым выборжанам восставать и без этого робкого ПК, – но как же почти одному против них? Не было у него уверенности стукнуть кулаком и крикнуть: а вот так!

А утекали, он чувствовал, неповторимые дни, когда Временное правительство ещё ни за что не держится, и сшибить его – только локтем двинуть.

385

Новый быт Исполкома. – Судьба династии Романовых. – Пустить трамвай.

Сперва в смех, а потом и серьёзно решили члены ИК, что надо всем отдохнуть от так называемых «советских пленумов»: не только Исполкому работать нельзя, всё время кому-то отвлекаться на Совет, но даже нельзя из комнаты в комнату протиснуться по дворцу революции – столько набивается этих рабочих и солдатских депутатов, неразбериха, просто уже невыносимо. А толку с них – абсолютно же никакого, ни одного вопроса с ними обсудить нельзя, да и не там их решать: вся текущая и ответственная работа, все политические задачи ложатся только на Исполнительный Комитет. Нет, к чёрту этот перманентный митинг, найти надо способ покончить с ежедневным многолюдьем, – да ведь каждый день ещё и добавляется новых «депутатов», так и прут, и прут. А пойди попробуй теперь их распусти! – кто это сумеет и посмеет!

Уже столько набралось этих депутатов – сегодня, кажется, больше тысячи трёхсот, – что вот хлынули они в Белый думский зал. Но и в Белом зале заседало думцев никогда не больше пятисот, и кресла депутатские были с подлокотниками, из-за того вдвоём никак не втиснуться, – и все, кто места не захватил, теперь садились просто на ступеньки проходов амфитеатра, и густо забивали пол внизу, стоя, и хоры для публики, – да ещё ж некоторые солдаты до сих пор таскали при себе винтовки. А лестно им.

Истечь торжественной речью пошёл туда, разумеется, Чхеидзе, пока с утра ещё силы свежие. Взобрался на родзянкинскую председательскую вышку, куда и думать раньше не мог, и отсюда возгласил: пусть третьиюньская (и слова-то никто не понял) Дума заглянет сюда – и увидит, кто тут теперь заседает. И показывал – спускался – где раньше сидел Mapков 2-й, а где сам Чхеидзе, – а скоро соберутся сюда и депутаты всенародного Учредительного Собрания. Потому что уже высоко поднято знамя всемирного пролетариата – и да здравствует этот момент!

А потом началась череда приветствий Совету – от Голутвина и Коломны, от Саратова, от каких-то полков, – и уже сам Чхеидзе не захотел там оставаться, спеша уйти на Исполком. Но и Нахамкис тоже не захотел идти председательствовать. Но – и нужно было всё-таки послать глотку, и энергичного. И сговорили туда – Богданова, меньшевика. Взялся.

Исполнительный Комитет тоже сегодня перебрался на новое место – в комнату близ Белого зала, по пути в Полуциркульный. Отчасти потому, что все уже знали место в прежней комнате, даже и за занавеской, и мешали заседать, особенно по тайным вопросам. Отчасти потому, что в прежних комнатах теперь разворачивалась канцелярия Исполкома – из домочадцев и примкнувших добровольцев, и там же с сегодняшнего дня будут раздавать своим горячие обеды и ужины. Да и правильно было – распространяться по Таврическому, укореняться и уже не дать переселить Совет депутатов ни в какое другое здание.

Ещё была забота: куда девать этих десятерых солдат, которых Соколов так опрометчиво избрал и привёл в Исполнительный Комитет? Сидеть серьёзно обсуждать что-либо вместе с ними – было невозможно. Правда, их избрали только на три дня, значит завтра – последний их день, да ведь не уйдут по-доброму? На сегодня убедили их, что их место – там, в Белом зале, где все солдаты. И они пошли, у-у-уф.