Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3

Однако обезкураживало, что лозунг и среди рабочих встречал поддержку слабую. На многих заводах слушали «долой войну» хмуровато – поддались националистической заразе.

Но что там! – солдаты и те встречали худо. Для кого и надо было отменить войну, а они, по неразвитости, замороченные, не понимая собственной пользы, откликались, что могут так призывать только немецкие агенты. Были уже случаи, что солдаты отказывались участвовать в демонстрации, если будут нести «долой войну». Конечно, слышали они одно и то же со всех сторон – от буржуазии и от оборонцев – и отпугивались от большевиков. Оборонцы грозили большевикам «гневом революционного народа», – и действительно приходилось поостеречься: не во всякое место ехать выступать, а поехав – не всё говорить. Самому и Шляпникову в кавалерийском полку не дали говорить, зáкриками. Почти выгнали. И других большевиков за последние дни.

И чувствовал Шляпников, что тут он – у самого безотлагательного вопроса и всей революции, и партии. И нутром чувствовал, что – прав. Но уже – не хватало мозгов. И со всех сторон получая не поддержку, а противодействие, – кто не колебнётся? Уверенность подтаивала в нём: а вдруг что-нибудь не так?

Ещё раз собрали БЦК, ещё раз ПК: так остаётся партийная точка или не остаётся? Превращение империалистической войны в гражданскую – какая причина снять? А вот – защита отечества? При каких обстоятельствах мы, может быть, согласны? Или – никогда? Сказать «никогда» – не значит ли потерять солдат навсегда?

Тощими головами всё-таки нашлись так: родину защищаем только после того, как у нас установится революционная диктатура пролетариата и крестьянства. А пока – требовать от Совета Депутатов обратиться к пролетариату воюющих стран с призывом брататься на фронтах.

Против этого не попрёшь: брататься – русскому солдату по душе.

Важно было – удерживать в своих руках агитационное дело Совета. Кому в какой полк ездить агитировать – поручено было агитационной комиссии Исполкома, без её ведома и разрешения ни один агитатор не должен был иметь хода ни в какую казарму, все были предупреждены. Установили так, чтоб не допускать к войскам агитаторов монархических и враждебных революции, – однако подбирали, чтоб ездили только оборонцы. К счастью, именно в агитационной комиссии Шляпников и состоял и уж тут своё право использовал: набрал много этих бланков, уже с печатями, и сам выписывал и подписывал всем своим. (По таким бланкам можно было ехать агитировать и в прифронтовую полосу.) В Исполкоме были недовольны, – но прямо в лоб Шляпникова побаивались.

Да для чего ж бы он в этой комиссии и состоял, как не дать накинуть узду на большевиков (и на межрайонщиков, с ними налаживать согласие)? Он на эту комиссию аккуратнее ходил, чем на сам Исполком.

И сегодня, придя в Таврический, не пошёл Шляпников высиживать в ИК – но пошёл в большой думский зал постоять (присесть негде), посмотреть на заседание солдатской секции Совета.

Это было поучительно: сразу одними глазами вобрать как бы весь гарнизон Петрограда – тот самый гарнизон, на удивление не дававшийся большевикам, кто одни и защищали его интересы. Вобрать, чтобы понять: как же его взять? Как и чем этих солдат повести?

В любимой своей устойчивой позе, чуть ногами расступя, а руки скрестя на груди, посматривал Шляпников и послушивал.

Доверчивы они были, и больше всего – к шинели. Всякий в солдатской шинели был им уже свой, хотя б это был мобилизованный адвокат, служащий в канцелярии, и вёл бы их против собственных интересов, этого они не различали.

Впрочем, на солдатской секции говорить о политике было не принято, вся их политика была – что за родину они конечно постоят, а всё их обсуждение здесь: казарменный быт, как им сегодня обходиться в своих частях и по службе, чтобы полегче. Верхушка Исполкома присылала сюда Бориса Богданова в председатели. Масса солдат, и только бы в сторону её отвести, благополучно бы кончилось.

Сегодня читалась громко, медленно, уже готовая «Декларация прав солдата», – и выслушивали, кто против, кто больше, перекрикивали и голосовали по пунктам.

Отменяется наименование «нижний чин». Отменяется «так точно», «никак нет», «не могу знать» и «рады стараться». Отменяется и команда «смирно». (Поспорили – согласились оставить как переходную, без неё нельзя, но чтобы по стойке долго не держали.) Отменяются все виды наказаний. Наоборот, предаётся суду всякий начальник, наказавший солдата.

Споры были в мелочах, хоть и въедливые, хоть и с бранью, а в главном: шла солдатская масса заедино, брать свои права!

И думал Шляпников: замечательно! Это и есть реальный ход революции: брать свои права! И этого не остановить.

Вот тут сейчас, в этой «Декларации прав солдата» – на самом деле и для всех ещё неведомо – побеждали большевики! Просчитались мудрецы-оборонцы из Исполкома, уже не говоря о буржуазии! «Долой войну» – это они наотрез не допускают, а «демократизация армии» – в этом они отказать не могут, было бы неприлично. А что ж такое и есть демократизация армии, если не: долой войну!?