Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 4

В другом: «Хотим домой! Хотим попользоваться свободушкой и землицей! Зачем нам теперя калечиться? Шибко ужасно умирать при таких открытых дверях в России!» Потом уступили: ладно, стоять в обороне будем, но в наступление не пойдём.

Через лавочника солдатской лавки один полк передал другому угрозу: в наступление не ходить, откроют фланговый огонь.

Восемь разведчиков бросили винтовки и перебежали к противнику. («Теперь слобода, не накажут».)

В германских листовках: Германия сочувствует государственному перевороту в России, отказывается от вмешательства в её внутренние дела и от наступления на русском фронте. «Англия желает воевать до безконечности и чтобы русский солдат служил ей пушечным мясом. Свергните постыдное иго англичан!»

А Юго-Западное интендантство как раз в эти недели ухудшило выдачи: ржавые селёдки, худая солонина, чечевица. Громче кричали на митингах: офицерьё это нарочно делает, чтоб нас опять вогнать в нижних чинов!

* * *

Уже и такое поползло: офицер'oв бы кончить, денежные ящики разбить, деньги поделить поровну – да и по домам.

Поделить ротные деньги? Солдаты из хозяйственных мужиков оспаривают: не делить, ещё всей роте нужда будет.

Солдаты в землянках целыми днями режутся в карты. Командующий 4-й армией генерал Рогоза запретил и генералам и офицерам играть в карты до конца войны – чтобы только солдаты не играли.

Так всё равно будут.

* * *

В Брянске вспыхнул бунт гарнизона. При командующем 10-й армией генерал для поручений Марков поспешил в кипение совета военных депутатов, бурно выступил там, добился постановления: освободить 20 арестованных офицеров и восстановить дисциплину. Но после полуночи несколько вооружённых рот двинулись на вокзал расправиться и с Марковым, и освобождёнными. Толпа бесновалась, положение отчаянное. Марков, перекрикивая гул:

– Да если был бы тут один из моих железных стрелков, он бы вам сказал, кто такой генерал Марков.

Из толпы голос:

– Я – из 13-го полка.

Марков, расталкивая солдат, к нему, и за ворот шинели:

– Ты? Ну так стреляй. Пощадила пуля в боях – пусть покончит мой стрелок.

Толпа взмыла восторгом. И под «ура» отпустила его с освобождёнными в Минск.

636

Алексеев встречает Гучкова в Ставке. – Наступать-таки в начале мая! – Планы гучковских должностных перемещений.

По желаниям, выраженным из Петрограда, генерал Алексеев понял, что Гучкову сегодня не надо устраивать никакой торжественной встречи, а министрам завтра – напротив, надо. И он отдал распоряжение собрать завтра на вокзал штабных офицеров и публику, а сегодня поехал к полудню встречать Гучкова лишь с Лукомским и Клембовским.

Это и лучше, что Гучков приезжал прежде остальных министров, отдельно. Наперёд выступал не политический разговор, очень неприятный, но профессиональный военный.

На перрон всё же стянулось немного публики, кто узнал. Поезд остановился – из гучковского вагона вышло двое юнкеров-павлонов и стали часовыми у входа, отлично держась. В окнах виднелись полковники, сопровождавшие министра.

Алексеев вошёл в вагон волнуясь: ещё живо было в памяти, как Гучков едва не погубил его прошлой осенью перед императором своими необузданными письмами, так что на некоторое время даже само звучание его фамилии становилось генералу неприятно. Не виделись больше года – и вот он приехал в Ставку не скромным краснокрестным представителем – а в полной власти. Да он и раньше казался Алексееву человеком необыкновенным – своею всероссийской славой, отвагой, своею противотронной дерзостью. Поэтому и сейчас не было ревнивого чувства, что это – штатский выскочка, занявший пост военного министра. Алексеев с тревогой ожидал, как на него Гучков посмотрит и что первое скажет.

Гучков сидел над бумагами в салоне-канцелярии, образовавшемся от разгородки двух купе. В полувоенном френче, а вид усталый. Поднялся безо всякой военной подтяжки.

Алексеев отрапортовал с рукой при козырьке. Пожали руки запросто. Немного полегчало: вид у Гучкова был не для разноса.

Сказали по несколько слов. Несколько слов после таких событий! Всё – ничтожно, невыразимо, неперечислимо, и сколькое уже отпечатано на текущих лентах аппаратов…

А поздравление с занятием министерского поста – как-то не выговорилось.

Но и, встречно, никакого сочувствия уязвленному Советом положению Алексеева Гучков не высказал. И унизительно было бы жаловаться ему на Совет? А может быть, это и значило, что не надо обращать внимания на газетные статьи?

Гучков представил несколько своих чинов. И – корреспондента «Таймс», зачем-то сопровождавшего его вместо русского.

Фельдфебель павлонов выстроил свою чёткую четвёрку у выхода – и это был весь караул. Проминаясь, Гучков вышел на перрон, пожал руки Лукомскому, Клембовскому, не добавил ничего – и все пошли, сели в моторы.